Конверт с фотографиями, которые она вырезала из разных журналов. На них запечатлены места, в которых ей так хотелось побывать. Сказочный домик где-то в глуши, водопад в Африке, северное сияние, старый маяк на каменистом мысе. Она с таким увлечением могла об этом говорить.
Черт. Что же делать? Как ее найти?
Содержимое коробки разбередило старые раны, и вместо желанного успокоения я получил целый ворох болезненных воспоминаний, тыкающих тыкавших меня мордой в дерьмо, напоминающихнапоминавших, что потерял, и по чьей вине.
Сгреб все добро обратно в коробку, затолкал ее под кровать и лег спать, надеясь, что с утра что-то изменится.
Мне снились холодные, соленые брызги и грохот волн, разбивающихся о камни. Надо мной возвышался старый маяк. Стены его с годами обветрились, посветлели, покрытые морской солью, ступени, ведущие к нему, местами обвалились, растрескались, но я шел вперед. Мне хотелось подняться наверх, посмотреть со смотровой площадки по сторонам. Не знаю зачем, просто надо, сердце тянуло вперед.
Перескочив через провал, оказался на узком крыльце. Надо мной с протяжными криками проносились упитанные чайки, и хмурое, свинцовое небо недовольно клубилось, будто сердясь сердилось на мое вторжение. Я здесь лишний.
Старая, испещренная временем дверь открылась с пронзительным скрипом, обнажая передо мной темные внутренности маяка. Не торопясь бежать вперед, стоял на пороге, принюхиваясь, прислушиваясь. Тихое место, умиротворенное, ему нет никакого дела до того, что происходило в мире.
Не уловив опасности, шагнул внутрь, в сумрак, пропитанных запахами моря. Кругом старая деревянная мебель, покрытая слоем пыли, снасти, большие плетеные корзины. По У стене, ы спиралью поднимается узкая деревянная лестница без перил. Она не внушала доверия, но мне нужно наверх, туда, где сквозь плохо прикрытый люк пробивался бледный свет.
Первая ступень с треском разломилась пополам, когда я на нее наступил, и неприятное эхом обступило со всех сторон обступило, многократно отражаясь от стен.
Меня это не остановило. Встал на вторую ступень, она жалобно заскрипела, но выдержала мой вес. Медленно поднимался наверх, перешагивая через провалы, через ступени, которые выглядели совсем ветхими. Вел рукой по шершавой, холодной стене, ища за что бы ухватиться, потому что с каждым шагом лестница становилась все уже, и вскоре пришлось идти боком, приставным шагом. Мышцы гудели от напряжения, я балансировал, хватаюсь хватаясь за воздух, а подо мной пропасть разверзлась пропасть, дня дна уже не видать, оно исчезло где-то внизу, в бесконечности.
По стенам ползли размытые блики, похожие на отблески лунного света, а я упорно продолжал свой путь, рискуя сорваться в бездну, но не отступал. Мне надо наверх.
Преодолел последние шаги ступени ии у меня получается дотянуться дотянулся до ржавой ручки люка, повернул ее с диким скрежетом и толкнул, что есть силы, открывая себе проход.
В глаза, привыкшие к сумраку, тотчас бьет ударил свет, заставляя заставив зажмуриться. На ощупь схватился за края, подтянулся и выбрался наверх. Здесь тоже царила разруха. Допотопное оборудование, покрытое пылью, паутиной, мусором, разбитые окна, сквозь которые внутрь проникали ледяные порывы ветра.
Я прошелся из стороны в сторону, рассматривая приборы, крутя какие-то ручки, листая журнал смотрителя маяка.
Записей много: о погоде, о ночных происшествиях, о включении лампы. Какие-то мысли и разрисовки на полях, — бред одинокого человека.
Листаюл дальше, скорее, из упрямства, чем из любопытства, ищу искал последнюю запись, мне кажетсяказалось, что это важно. Важнее всего на свете.
Перелистнув последний пожелтевший, заскорузлый лист, вижу увидел фразу, выведенную красивым инородным для этого места почерком: «если Если мне когда когда-нибудь захочется одиночества, я уеду жить туда». И подпись: «Татьяна».
Сердце билось как заполошное, и теперь меня тянуло к раскрытой двери, ведущей на смотровую площадку. В два шага оказавшись рядом с ней, выглянул на улицу. Туда, где крики птиц смешивались с рокотом недовольного моря. Ветер бросил в лицо ворох брызг, словно пытаясь меня прогнать, но я вышел вперед, осматриваясь по сторонам. Направился вокруг смотровой, и на другой стороне, на крошечном мостике, выступающем вперед, увидел хрупкую фигуру.
В пестром легком платье, которое безжалостно полоскал ветер, с распущенными, развевающимися развевавшимися волосами. Она стояла ко мне спиной ко мне, облокотившись на перила, и смотрела вниз.
— Таня? — голоса нет, пропал. Лишь шепот срывается с губ, и тонет в морском шуме.
— Тань! — пытаюсь сказать чуть громче, но никак.
Тогда иду к ней, бегу, при этом… оставаясь на месте. Она меня не слышит, не видит, не чувствует.
Бегу еще быстрее, но не приближаюсь к ней и на миллиметр. В отчаянии кричу:
— Таня! —
…и просыпаюсь в на своей кровати, от собственного крика.
За окном глубокая безлунная ночь, зато звезды сияли, как бриллианты, насмешливо поглядывая на меня.
Я еле дышал, будто и вправду бежал сломя голову, сердце грохотало, как ненормальное, и кровь в жилах гудела.
Я знаю знал, где ее искать! ЗнаюЗнал!
Она, сама того не ведая, оставила мне подсказку мне оставила, поделившись своими мечтами.
Уже не до сна. Вскочив, хватаю схватил ноутбук, в поиске забиваю вбиваю «„маяк“» и ищу искал тот, фотография которого хранилась в Татьяниной коробке.
* * *
— То есть как ты уезжаешь? Куда? — в недоумении спросил Кирилл, когда утром, приехав в Черные Тополя ни свет, ни заря, бесцеремонно разбудил его своим появлением.
— По делам, — неопределенно отмахнулся от него, — ты остаешься за главного.
— Когда вернешься? — смотрел на меня так, будто в голову пытался проникнуть, прочитать мои мысли, понять, что за муха меня укусила.
— Не знаю.
— Что за спешка?
— Надо, Кирюх, надо, — потрепал его по плечу и развернулся к выходу.
— Это как как-то связано с Татьяной? — спросил мне в спину, вынуждая остановиться.
— Да, — отвечаю ответил не хотя.
Мне страшно об этом говорить, никогда не отличался суеверностью, но тут боялся сглазить, боялся ошибиться.
— У тебя появилась информация, где ее искать? — бета оказывается оказался рядом со мной, с тревогой всматриваясь в мое лицо.
— Да. Вопросы можешь не задавать, — не отвечу, — произнес резко, чувствуя себя полнейшим придурком.
Он мой друг, единственный, настоящий. Тот, которому я готов доверить свою жизнь, а веду себя с ним в последнее время, как конченный м*дак. Да со всеми с ними. Стая моя старалась держаться подальше, опасаясь лишний раз на глаза показываться. Даже сестра и та сторониться начала. Господи, когда я успел так оскотиниться?
