– Ну давай же быстрее, чего ты тянешься, как гусеница?
Он схватил его за запястье, сдернул с настила. Куда бежать? Тропа едва очерчивается в каменных дебрях, завал на завале. Пока переберешься через эти баррикады, погонщики перекурить успеют… Они уже одолели середину моста, карабкались по настилу, победно вопя. Монахи! Ей-богу, злые монахи, вылезшие из мрачного Средневековья. Рясы, бритые черепа, упитанные, как поросята. Вот только молятся они кому-то не тому…
– Не уйти, Пашка, – мрачно выплюнул Артем, – в рукопашную лезть придется. У нас топор есть.
– Зато мозгов кое-у кого нет! – вскричал Павел и выхватил у Артема топор – но вовсе не за тем, чтобы броситься в рукопашную. Лихорадочно завертел головой. Они стояли на узкой бревенчатой площадке, в которую вытекал висящий над водой настил. Под площадкой – скала. Канаты прикреплены многократными узлами к стальным скобам, намертво вмурованным в плоские неподъемные глыбы.
– Наступи на канат! – зарычал Павел. Артем как-то интуитивно догадался, чего тот хочет. Придавил один из канатов к плите, навалился на него грудью, взгромоздил колено, уперся ладонями. Перерубить прижатую к камню стяжку не составило труда. Павел набросился на нее, как оголодавший кот на телячью отбивную. Яростно рубил, обливаясь потом, высекая искры из камня. И когда канат разлохматился, и концы держались лишь на честном слове, Артем отпрянул…
«Монахи» одолели две трети пролета, когда почувствовали неладное. Идущий в авангарде остановился, что-то крикнул остальным. Задержка оказалась роковой. Рвани они сразу, глядишь, и успели бы проскочить. Протяжно пропел оборвавшийся канат, полетел, извиваясь змейкой, на другую сторону реки. Рвались стяжки, прикрученные к настилу. Конструкция моста вышла из равновесия, накренилась. Посыпались доски. Заорали «монахи». Двое успели ухватиться за уцелевший канат, повисли, болтая ногами. Третий, кувыркаясь, протяжно воя, полетел в бурные воды. Но и первым двум фартило недолго. У одного разжались руки, полетел вслед за первым. Второй пытался забросить ноги на канат, но велика оказалась масса тела, он зацепился одной ногой, повис, болтая руками.
– Учись, студент, пока я жив! – заорал Павел и хлопнул Артема по плечу.
Но тут под ними что-то хрустнуло. Оба удивленно посмотрели друг на друга. Кожа стала покрываться мурашками.
– Куда это мы?… – начал Павел и осекся. Отпрыгнуть в сторону они уже не успевали. Равновесие бревенчатой площадки под ногами зависело от равновесия моста. Конструкции были связаны между собой! Бревна покатились – одно, другое, третье, Павел оступился, заелозил ногами, пытаясь балансировать. Ветер засвистел в ушах. Под ногами разверзлась пропасть, Артем замахал руками, упал на спину, но ничего на этом не выиграл, кроме хорошего ушиба. Бревно ударило по голове – уже в полете (хорошо, что не топор), но прежде чем упасть в воду, он успел хватануть воздуха. Накрыло с головой, понесло потоком – в деревню, откуда они так мучительно выбирались…
Он молил лишь об одном – не треснуться о какой-нибудь подводный камень. И треснулся! Голова загудела, как церковный колокол. Он чуть не захлебнулся, всплыл, хватая воздух, заработал руками. Берег несся со страшной скоростью. Пролетали отполированные валуны, какие-то куцые деревца, показались сараюшки, кривые мостки, вдающиеся в воду, статные красавицы-сосны на далеком холме. Приближался бурлящий порог. Артем загребал из последних сил. Нога зацепилась за подводный камень, его закружило, он начал терять ориентацию в пространстве, захлебывался. Силы кончались. Последний рывок – Артем отчаянно забил всеми конечностями… и выехал, распоров брюхо, на шершавую наклонную плиту.
В глазах изрядно двоилось, душил кашель. Кто-то подполз, протянул руку. Он поморгал. Нимба над персонажем вроде бы не было.
– Фельдман, ты?…
– А кто еще мог проторить для тебя дорожку? – хрипел мокрый, как курица Павел. – Думаешь, я способен утонуть? Черта с два. У меня прекрасные мореходные качества…
– Вытащи меня отсюда…
– А я что делаю? – риторически вопрошал Фельдман. – Нельзя нам в деревню. Первое правило пилота: не стоит катапультироваться над местностью, которую вы только что бомбили… Руку давай.
Он схватил Артема за запястье – мертвой хваткой. Поволок на берег. Но тот опять зацепился за что-то ногой. Речной дьявол вцепился в лодыжку, тянул на дно в свое царство. Боль выкручивала ногу, он терпел, мотал головой, выплевывал воду. Павел привстал, чтобы создать себе точку опоры, но вышло ровно наоборот. Неловкое движение, он потерял равновесие, загремел головой в воду, а та их радостно подхватила и понесла дальше – в бездну ревущего водопада…
Артем приходил в себя, как после сложной операции с мощной анестезией. Сознание вливалось в голову «блокадными» порциями, испарялось, как вода в луже, опять вливалось. Зверски болела голова, которой он не упустил случая снова обо что-то треснуться. Тело было ватным, ног не чувствовалось. Он лежал в мокрой одежде на груде тряпья. Какой-то сарай, доски прибиты с широкими зазорами, солнце светит ослепительно, полосуя пространство пыльной зеброй. В такие полосы солнечного света очень увлекательно пускать табачный дым. Узоры возникают – красоты неописуемой. И всегда разные – как картинки в калейдоскопе…
Черноволосый ангел, склонившийся над ним, не имел лица, оно расплывалось. Он протянул руку, хотел донести до объекта, но рука обмякла…
Второе пробуждение было более осмысленным. К лицу прилипло что-то брюхоногое, он брезгливо отодрал от себя улитку, отбросил. Окончательно очнулся, приподнялся. Опять над ним склонился ангел. Теперь у ангела было лицо – приятное, скромное, принадлежащее девчушке – той самой девчушке, что едва не стала жертвой на шабаше, а утром как ни в чем не бывало развешивала белье и выслушивала нотации рябой курицы. Она озабоченно положила руку ему на лоб, что-то прошептала на своем языке, улыбнулась, показала жестом, что нужно прилечь. Он не стал сопротивляться, улыбнулся в ответ, прилег. Девчушка растянула ему на лбу влажную тряпку, поднялась. Повернулась, сказала кому-то несколько слов. Односложно отозвался мужской голос.
Скрипнула дверь, девчушка выскользнула из сарая.
– Скоро придет, – пробормотало пятно подозрительно знакомых очертаний, отделяясь от груды досок в дальнем углу, – обещала сухую одежду и что-нибудь поесть. Хорошая девушка эта Марушка…
– На каком это языке вы общались? – удивился Артем.
– На румынском, – подумав, ответил Фельдман.
– Ты знаешь румынский?
– Откуда? Что с тобой, Артем? Ты меня не видишь? Так щуришь глаза… У тебя же было отличное зрение.
– Сто пятьдесят процентов, – вздохнул Артем, – вижу даже то, чего нет. Рассказывай, Пашка.
– Да все понятно и без слов. – Фельдман уселся посреди сарая и снял ботинки. Зажурчала вода. – Заплыв, слава богу, был недолгим. Нас вынесло к мостику, где Марушка полоскала белье. Сначала тебя, потом меня. Ты был ни тяти, ни мамы. Но при этом блаженно улыбался.
