– Дисциплинка, итить ее, – прокомментировал Фельдман.
Строгая женщина подняла ведро, пошла дальше. Перешагнула через упавший плетень, обогнула свинью в луже, поднялась на крыльцо. Заскрипела ржавая дверная петля. Буквально в тот же миг со стороны черного хребта послышалось гудение мотора. Из-за скалы выпрыгнул джип открытого типа, свернул с дороги, остановился посреди поляны. Начинались мелкие неприятности. Из джипа выгрузился Евгений Гурвич с непроницаемой физиономией, посмотрел по сторонам, акцентируя внимание на косогоре (можно было и не дергаться, он смотрел практически на солнце), и, придерживая болтающуюся на поясе кобуру, зашагал по высокой траве к поваленному плетню. Девушка прервала занятие, как-то сжалась. Из машины неторопливо выгрузились еще двое. Меньше всего к ним подходило определение «одержимые бесом». Молодые светловолосые парни в черных рубашках и черных штанах. Широкие кожаные ремни, короткие автоматики производства бывшей братской Чехословакии. Один развалился на капоте, подставив физиономию раскалившемуся светилу, второй спустился к реке, сел на корточки, сполоснул лицо, зачерпнул ладонью, напился.
Гурвич неспешно добрался до несостоявшейся жертвы, что-то приветливо бросил. Девушка робко улыбнулась. Он что-то спросил, она подумала, покачала головой. Дрогнула занавеска за окном в избе, мелькнула усеянная оспинками строгая женщина. Страх в глазах. Гурвич задумчиво посмотрел на избу, на свинью, на несчастную собаку, которая давно разучилась лаять, повернулся, чтобы повторно обозреть приглянувшийся ему косогор (и опять можно было не дергаться). Заходить в деревню ему явно не хотелось. Да и нужную информацию он уже получил. Покрутившись на месте, он по-братски приобнял девушку, чмокнул в щеку, потрепал за нос. Девчушка посмотрела на него с благодарностью, стеснительно улыбнулась. Гурвич зевнул и поволокся обратно к джипу.
Подчиненным не понравилось, что начальство так быстро разобралось с делами. Загорающий на капоте скорчил кислую мину, перебрался за руль. Второй, почесываясь, рухнул сзади. Гурвич пристроился рядом с водителем, дал добро на старт. Джип свирепо зарычал, рванул с места. Подпрыгнул на колдобине, вильнул. Но до дороги не добрался. С оглушительным треском лопнуло переднее колесо. Вздрогнула свинья, загорающая в луже, насторожилась собака. Шевельнулась занавеска на окне. Девушка в косынке, взявшись за свое белье, замерла с поднятыми панталонами. Только пьяный в буреломе никак не отреагировал. Грозно рявкнул Гурвич, чуть не отвесив оплеуху водителю. Подчиненный вывалился из машины, злобно уставился на лопнувшее колесо. Второй неуклюже перебрался через борт, стал снимать запаску.
– Если у вас нет машины… – меланхолично пробормотал Павел, – м-да уж. Мелочь, как говорится, а приятно.
Пока автоматчики ставили запаску, Гурвич не спускался на землю и не оборачивался. Девушку пронзил приступ столбовой болезни. Она прижимала к груди свои постирушки, безотрывно смотрела на людей в черном. Запаску поставили быстро. Бесполезное колесо покатилось в бурьян, откуда с воплем выпрыгнула кошка и вприпрыжку помчалась в соседние заросли. Джип завелся. Гурвич обернулся, приветливо помахал девчушке. Она тоже улыбнулась, пошевелила скрюченными пальчиками.
Так и стояла, не шевелясь, пока машина не укатила за гряду. Постепенно ее лицо каменело, оно уже не казалось таким покорным и забитым. В глазах обосновался холод. Она исподлобья смотрела вслед своим мучителям…
– Ну что ж, – резюмировал наблюдательный Фельдман, – не такая уж дурочка из переулочка. Не думаю, что ей по душе такая короткая жизнь. Интересно, нам это в будущем пригодится?
– Не думаю, – ворчливо отозвался Артем, – не будем мы задерживаться в этой убогой деревеньке…
Они подождали, пока девушка развесит белье и удалится в дом. Не осталось никого, за исключением счастливого в неведении пьяницы. Даже собака, поджав хвост, убежала под сарай.
– Мы могли бы к ней зайти, – размышлял вслух Фельдман, – но больно уж не по душе мне та особа с ведром… кто она ей – мать, тетка, кормилица?
– Но добыть еду в этой деревне было бы неплохо, – заметил Артем.
Фельдман вздохнул.
– А кто говорит, что это плохо?
Деревня казалась вымершей. Они крались по разливам непересыхающей грязи мимо заброшенных подворий, зарослей крапивы. Где-то в курятнике вопил петух, топча поднадзорных несушек. Окна просевших в землю хат плотно задернуты, во дворах – пусто. Глиняные горшки на остриях штакетин, рваные сети. На одном из подворий ограду венчали скалящиеся отполированные черепа домашних животных.
Здесь, видимо, был представлен весь спектр домашней фауны – от кошачьих до огромной буйволиной головы.
– Ну и нравы, – посетовал Фельдман, – к этому коллекционеру мы, конечно, не пойдем.
– У каждого свои преференции, – пожал плечами Артем, – Петр Первый, например, коллекционировал человеческие зубы. Удалял их собственными руками у своих подчиненных, чтобы избавить от мучительной боли. Сия достойная коллекция до сих пор хранится в Петербургской Кунсткамере.
– Я слышал про эту фишку, – кивнул Фельдман, – на поверку многие зубы оказались почему-то здоровыми. Но это, видимо, издержки производства доброго дела. Интересно, был ли на Руси другой такой правитель с ярко выраженными садистскими наклонностями?
– А как же. Ванька Грозный на своем веку тоже неслабо покуражился. Городами сжигал народ – и даже не всегда успевал придумывать причину, зачем он это делает. А как он каялся после каждого такого побоища…
– Слабак, – фыркнул Фельдман, – куда уж ему до Петруши. Слушай, в этой деревне, я чувствую, должен быть кто-то живой, но почему-то ни одной сволочи не видно.
Павел замолчал, заприметив у ограды под слоем сохлых испражнений нечто любопытное. Нагнулся, брезгливо поковырялся в грязи огрызком доски и выкопал увесистый ржавый топор.
– Эстетично, – оценил Артем, – кстати, ты помнишь, что у тебя в штанах пистолет?
– Помню, – кивнул Павел и великодушно протянул топор, – держи, художник. Надеюсь, ты представляешь, как им пользоваться?
– Человека ищу… – зловеще протянул Артем, сжимая шершавую рукоятку. Грозное оружие придало уверенности, он уже не чувствовал себя таким бесполезным, как минуту назад.
– А это откуда цитата? – подозрительно посмотрел на него Павел.
– Диогена Синопского не к месту вспомнил. Был такой великий мыслитель древности. По преданию, жил в бочке, а днями шлялся в обносках с фонарем по базару, выкрикивая «Человека ищу!» – то есть, искал человека, достойного так называться.
– Не к месту, точно, – согласился Павел. – Между прочим, деревня кончается. Будем заходить в последний двор? По-моему, у этих добрых людей неплохой курятник.
Из курятника доносился хоровой галдеж. Павел извлек пистолет из-под складок балахона, задумался, сунул обратно. Критично посмотрел на Артема. Смотрелись они, конечно, возмутительно. Длиннополые трофейные балахоны, ставшие от грязи камуфляжем, остроконечные капюшоны куклукс-клана, небритые физиономии, безумный блеск в глазах.
