– Я, ну… Отец записал меня на юридический. Буду прокурором, потом, может, стану судьей. Ты же знаешь, это у нас семейное. Мне нельзя отклоняться от курса, все дела.
– Рад за тебя. А я снова пойду в одиннадцатый класс. Представляешь? Мне снова придется весь год учиться.
– Эй, не переживай! У нас не все в универы поступают. Помнишь Коляна? Он завалил экзамены и уходит в армию на целый год, прикинь!
– Лучше так, чем наверстывать упущенное из-за комы. – Лукавый скомкал пододеяльник. – Не говори, что это не так. Я знаю, что прав.
Вик дернул одеяло, вырвав его из рук друга. Тот хмуро взглянул на него.
– Я не собирался подтирать тебе сопли, но что-то не припомню, чтобы раньше ты винил других в своих трудностях. Ты уже пережил кому, сам ходишь, говоришь. Многим выжившим и это не дано. Не заставляй меня толкать эти тупые мотивационные речи. Легче бежать
[1], чем бороться.
Слова Вика напомнили Лукавому о том, по чему он скучал все эти долгие месяцы.
– Спасибо, Вик.
* * *
Позже Лукавый достал из шкафа футляр с гитарой. Она осталась такой же, какой он ее помнил: красная, блестящая, с черным грифом. Лукавый провел пальцами по струнам, осторожно подкрутил колки.
– Черт, тебя же надо включить. – Он потянул на себя шнур.
Подключив гитару, перекинул ремень через плечо и взял ее: пальцы не слушались, руки затекали после длительного перерыва. На звуки музыки в комнату пришли родители.
– О, ты уже играешь! – Мать захлопала в ладоши.
– Так держать, сынок. Скоро снова будешь выступать на сцене, – добавил отец.
Они говорили что-то еще, но Лукавый не слушал их. Яркое будущее, о котором он мечтал, накрывалось черной пеленой. Он не чувствовал себя счастливым или печальным. Он не чувствовал совершенно ничего.
* * *
После разговора с Виком об универе и одноклассниках, выпустившихся из школы, Лукавый полез в интернет. Он открыл страницу Вика во «ВКонтакте», открыл альбом «Самый лучший выпускной» и долго смотрел на стоп-кадр из видео. На нем друг счастливо улыбался и обнимался с их общими друзьями.
«Я должен был быть вместе с ними», – Лукавый обреченно покачал головой и выключил браузер. У него не хватило смелости увидеть жизнь, которую он упустил.
4
Следующим утром Лукавый вытащил из «айклауда» номер Дэна и внес в список контактов. Он подготовил рюкзак, с которым обычно ходил в поход с братом, и сунул туда бутылку воды. Лукавый увидел внутренний карман, прикрепленный к задней стенке, и в задумчивости уставился на него. Так прошло несколько минут, прежде чем он вспомнил, чего ему не хватает.
Лукавый открывал ящик за ящиком у компьютерного стола. Он искал диск с автографом Честера Беннингтона – чтобы получить его, он покупал ВИП-билеты и ездил практически на каждый концерт. Не обнаружив коробку, Лукавый осмотрел комнату. Плакаты Linkin Park исчезли.
– Мам, куда ты их дела? – спросил он, заглядывая в кухню.
– Что?
– Плакаты!
– А, – она неловко кашлянула, – мы с папой решили, что они тебе больше не понадобятся.
– Там же были автографы всей группы! Как вы могли выбросить их, не спросив меня?!
– Ты лежал в коме. Я продал их, чтобы оплатить твое лечение, – произнес отец, вытирая голову полотенцем.
– Ты хоть знаешь, чего мне стоило собрать коллекцию? – Лукавый сжал кулаки. – Черт! А диск остался?
– Какой диск? – Мать обернулась.
– Альбом «Метеора»!
– Тот, что ты везде с собой таскал? – уточнил отец. Лукавый кивнул. – Ты взял его с собой в машину…
– Неважно, – одернула его мать, – мы купим тебе новый.
– Новый мне не нужен. Это был раритет! – Лукавый провел рукой вверх по лбу. – И хватит вздрагивать каждый раз при моем появлении. Я не ранимая принцесса, я знаю про аварию. Не надо устраивать дома цензуру!
Он забрал из комнаты рюкзак и двинулся в прихожую.
– Куда ты? – окликнула его мать, выглянув из кухни.
– Прогуляюсь. Я справлюсь, мне нужно приучать организм к нагрузкам.
– У нас же есть комната с тренажерами, занимайся на них.
– Тренажеры не выделяют свежий воздух. Я взял воду и телефон. Уже полгода прошло, хватит переживать о каждом моем вздохе. – Лукавый поцеловал мать в щеку, кивнул отцу на прощание и вышел из дома.
* * *
До аварии он часто ходил с Дэном в походы. Они болтали о всякой ерунде, обсуждали учебу и девчонок. О последних они любили говорить больше всего. Лукавый рассказывал брату о девушках из клуба, Дэн делился впечатлениями о студентках, пока не встретил Катю.
В ближайшем парке Лукавый сел на скамейку в тени деревьев. Ходьба давалась ему с трудом, словно он каждый раз выходил в открытый космос. Лукавый достал телефон из кармана, выбрал номер брата.
– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Вы можете оставить голосовое сообщение после сигнала.
Лукавый прочистил горло.
– Эй, Дэн! Я тут типа из комы вышел. Может, вылезешь из своей норы и позвонишь мне? Буду ждать.
С братом они часто дрались, пока Лукавому не исполнилось тринадцать. С подросткового возраста он начал понимать Дэна, и вскоре они стали лучшими друзьями. Дэн забирал его из клубов, когда он напивался и едва мог говорить. Он защищал его перед родителями и подкидывал денег, стоило Лукавому попросить. Дэн говорил, что молодость прощает безрассудство.
– Что, блин, происходит в этой семье? – пробормотал Лукавый.
Он несколько раз посещал психиатра. На последнем приеме ему сказали, что он здоровый человек, но еще пара сеансов для профилактики не помешает. Потом ему рекомендовали грамотных психотерапевтов, работающих с посттравматическим стрессовым расстройством
[2]. Психиатр говорил, что в его ситуации панические атаки, псевдовоспоминания и другие вещи «вполне естественны» и что после положенной терапии «это пройдет». Лукавый чуть не проболтался на приеме, что считает себя никому не нужным. Одиночество противным червем точило сердце. Родители уверяли его, что ничто не изменилось, но боялись просить его даже о помощи по дому. Мать сама ходила за продуктами и до последнего сжимала в руках пакеты. Отец не звал его доклеивать плитку в ванной – он отшучивался и говорил, что ремонт заменяет ему спорт.
Лукавый не привык к тихой жизни. Бывало, Вик звонил среди ночи и просил его приехать. Тогда Лукавый брал машину Дэна и ехал через весь город. Он никогда не боялся рискнуть ради друзей или родных. Теперь же их боязнь ворваться в его жизнь сделала его изгоем.
