Как долго я был ковбоем — четыре года, четыре месяца или четыре минуты, сказать не могу. Эта жизнь вылетела у меня из головы. Смутно помню, как клеймили телят. Один ковбой сидел на голове у животного, другой держал его за ноги. Третий клеймил раскаленным до красна клеймом. Пахло палеными перьями.
В какой-то момент я опять очутился в той комнате со столом и зеркалом. Все в ней было так, как тогда, когда я там оказался в первый раз — стерильно… чисто…
Стол сиял, как будто его специально к моему приходу отполировали. Линолеум был вымыт. Зеркало не было разбито… два металлических стула стояли напротив друг друга по разные стороны от стола. На одном из них сидел о чем-то глубоко задумавшийся господин Валентин, ничуть за время моего отсутствия не изменившийся, на другом я.
И вот, морщины на лице гипнотизера вдруг ожили и изобразили иронию, и он спросил меня, посмеиваясь: «Ну как, покатались на мустангах? Видели страусов и броненосцев?»
— В Техасе страусы и броненосцы не водятся.
— Ха-ха… Вы наблюдательны. Похвально. Ну что же, господин странник… Куда подадитесь на этот раз? В кого превратитесь? Вы, признаться, меня очень удивили… Я никак не предполагал, что в вашем подсознании есть место для коров и лошадей… Лассо… револьверы… это так скучно! Был, был у вас в душе какой-то крючочек… может быть особый комплекс или детское воспоминание о Всаднике без головы… Вудли Пойндекстер и Кассий Колхаун… Не спроста вас занесло в Техас. Что-то потянуло вас туда, вниз, как героя «Сердца ангела» тянуло в Новый Орлеан… И конец этого вашего приключения был похож на конец этого частного детектива, хорошо, что вы его забыли. На да ладно… сапожки ваши мы нашли… и славно. Или, скорее, они, сапожки эти трехцветные, нашли вас. И возбудили в вас ложное воспоминание… породили фантомную жизнь, длящуюся четыре года или четыре мгновения… Да-с. Я не Фрейд и копаться в вас не собираюсь. Мало ли что можно в человеке найти? Это ведь свалка! Если охота — занимайтесь этим сами… А теперь, дорогой господин, вынужден вас оставить… Если хотите вернуться в вашу обычную реальность… скажите громко: «Тридцать пятый». И морок кончится. Надеюсь… Только хочу вас предупредить… возвращение это вам не понравится. Вы, кажется, еще не поняли, что «русский вечер», госпожа Рисе и ее гости, да и вся Россия со всеми ее прелестями — ни в коем случае не более реальны, чем ваши друзья-ковбои и телята, которых вы клеймили…
Проговорив это, гипнотизер исчез.
Осознать сказанное им я был не в состоянии.
Мне даже стало казаться, что этого странного человека и не было тут, в комнате, и все его речи я проговорил себе сам. Проверить свое подозрение я не мог. Рассиживаться не собирался. Встал и решительно подошел к зеркалу. Не без смущения и страха посмотрел на свое отражение. Боже мой, что это за чудовище?!
Схватил стул и изо всех сил врезал им по зеркалу.
Как и было оговорено, через полчаса госпожа Рисе открыла библиотеку, но никого в ней не обнаружила. Обратилась к Лили: «Вы знаете, дорогая, у меня что-то вроде дежавю сейчас произошло… какой-то голос мне прошептал, что я должна открыть запертую на ключ библиотеку… Я была уверена, что там находятся гости, попросившие их закрыть на короткое время… А там — никого! Только две мои канарейки спят в клетке».
— Ах, милая, такое бывает в нашем возрасте… Посмотрите, все гости тут… Я так увлеклась беседой с госпожой… о ее новой книге. Ой-ой-ой, уже поздно, мой Вольфганг меня наверное заждался. Пойду потихоньку домой. Спасибо вам за чудесный вечер!
ГОСТЬ ИЗ РОССИИ
В ночь перед приездом Олега не мог заснуть. Думал, думал, как будто гранитные шары катал. Две недели! Две недели Олег будет жить в моей временно пустующей двухкомнатной квартире. Гость из России.
Ненавижу гостей! И сам ни к кому в гости не езжу, потому что не только принимать гостей у себя, но и самому быть гостем — отвратительно. Чужая постель, чужой толчок, полотенца, тарелки, вилки…
Успокаивал себя так: «Олег — человек хороший, интеллигентный, чистый, опрятный, скромный и ни в коем случае не навязчивый. Ну поживет в твоей квартире… ты-то сам там не живешь сейчас… не надо быть собакой на сене… через две недели уедет. Ты белье постираешь, пол подметешь… и все».
И ванну придется чистить! Волосок набоковский искать.
Вычистишь!
И электроплиту загадит!
И плиту почистишь!
А если он тараканов и клопов завезет? Россия страна грязная.
Выморишь.
Он твои фотографии будет смотреть и книги!
Очень кому-то интересно смотреть твои фото… дедушек, бабушек…
И на кой ему твои книги сдались, у него своих в московской квартире — в пять раз больше.
И вообще, если ты так негостеприимен, то зачем ты его пригласил? Ты ведь никого никогда не приглашал, чертов бобыль! А Олежку пригласил!
Пригласил не потому что он такой хороший, а так… была одна мыслишка.
Ага — мыслишка! Это какая-такая мыслишка? Нам все твои мыслишки известны! Не пролезешь сквозь игольное ушко, верблюд.
Мыслишка? Вот теперь принимай его и корми, и пои, и по Берлину води…
И денег ему придется дать — у него заведомо нет ни гроша!
Были бы у него деньги — ни за что бы он к тебе не стал напрашиваться. Тоже ведь, гордый. На какой хрен ты ему нужен? Другое дело — квартира в Берлине. Пусть и в Марцане. Это — что-то. А ты — и для него и для всех них — ничто. Отрезанный ломоть.
Уже давно-давно я догадался, что у тех, ну у неуехавших, у оставшихся… у всех до единого… есть какая-то тайна. Позорное темное пятно в биографии. С ними что-то произошло… Что-то ужасное… Что — не знаю. Но знаю, когда. В ельцинское время. И это что-то их изменило радикально и навсегда. В худшую сторону. Каждого, конечно, по-своему.
Например, была у моей жены подружка детства — Маринка Лупова. Десять лет они в петяринской школе на одной парте просидели. Как Плюшкин говорил — однокорытники. В советское время — своя в доску баба. Как и все мы — научная сотрудница в НИИ. Легкая на подъем, веселая… Обожала танцевать. Вместе семьями в Гудауту ездили. Жену любила, часто к нам приезжала и болтала часами. И не только о детях. Книжки умные читала и водку пила как чай.
И вот… приехала эта Маринка к жене во Францию на недельку погостить…
Когда? Забыл. После войны с Грузией, но еще до аннексии Крыма. И я там находился в это время, случайно совпало, приезжал с младшей дочкой поиграть. Обрадовался, когда узнал, что Маринка приедет… думал… о прошлом покалякаем, старых друзей вспомним. Даже поехал с женой Маринку в аэропорт встречать.
Стоим, ждем. Мороженого взяли, жуем. Жена — клубничное, легкое, а я — шоколадное, с орешками, Магнум. Объедение.
И вот видим, выходит Маринка. Идет как-то боком. Постаревшая, располневшая и мрачная, как грозовая туча. Смотрит на нас так, как несчастная Мария-Антуанетта наверное смотрела на палача Сансона, хлопочущего у гильотины.
