— И я пошел к машине, чтобы узнать, где, собственно, нахожусь. Ну, понимаете, милиция с народом и все такое. А когда я подошел, они сами вышли мне навстречу и я спросил, или… Я не помню! — выкрикнул он, — но они сразу же начали меня бить. Потом, мне кажется, я потерял сознание и пришел в себя уже здесь, в камере. Меня еще чутка поваляли по полу и ушли. И все. Они мне зубы выбили! — он пальцами приподнял верхнюю губу и продемонстрировал рану.
Андрей не знал, что и сказать. История мужчины была совершенно дикой.
— Вы, должно быть, устали… — начал было он, — но мужчина визгливо перебил его:
— Это вы должно быть устали! Я прекрасно помню, кто я и где был еще недавно!
— Послушайте, — с жаром продолжил он, — здесь происходит что-то совершенно невероятное. Вся эта… весь этот город… Вы даже и представить себе не можете. У них там в парке, рядом с какой-то каруселью…с лошадками, знаете, да? Что-то там лежало в траве. Я не смог разглядеть в деталях. Большое, розовое как…поросенок, мило, правда? Только это был не поросенок! — он почти кричал, — я вообще и в страшном сне такого представить себе не мог!
— Эй там, на палубе, — заорал один из милиционеров, — потише!
— Я больше не хочу ни о чем говорить — пробормотал мужчина и отрешенно уставился в стену.
Андрей и сам не хотел продолжать этот разговор. Все происходящее несомненно не укладывалось в рамки логики, и чем более рьяно он пытался найти объяснение, тем хуже у него получалось.
В конце коридора зародился грохот ботинок. Мужчина вскинулся и с испугом посмотрел на Андрея.
Топот катился в их сторону, становясь по мере приближения оглушающе-угрожающим.
— Это за нами, — прошептал мужчина, — за нами…
Перед решеткой появился Петюня и давешний багроволикий водитель Михалыч. Последний смущенно-стеснительно переминался с ноги на ногу и выглядел как ребенок, которому не терпится развернуть рождественские подарки.
— Ну-ка, — скомандовал Петюня, — открывай давай!
Дверь щелкнула. Он с силой отодвинул ее в сторону и вошел в камеру. Обвел ее тяжелым медленным взглядом и, лениво ткнув пальцем на избитого мужчину, протянул:
— Ты… Да, ты, лишенец. Вставай давай. Потерялся, поди? — он говорил почти ласково, но за безобидными словами скрывалась какая-то необъяснимая звериная ярость.
— С нами пойдешь…
— Я… не пойду, — пробормотал мужчина и упрямо повторил, — не пойду!
— Пойдешь, сука, — Михалыч ступил вперед. С ужасом Андрей увидел, что с его пояса свисает небольшая кувалда.
— Вставай, — пролаял Петюня, — как грится, с вещами да на выход. Нашлись твои родственнички!
— Какие… родственнички? — в полном недоумении и панике прошептал мужчина.
— Щас покажу. Отпускаем мы тебя. Приносим, так сказать, извинения и все такое. Пошли же!
Он подошел вплотную к мужчине и помог ему подняться на ноги. Крепко взял за локоть и подтолкнул к выходу.
— Я… я… — забормотал мужчина.
— Ты, конечно, ты, кто же еще! Все пучком, батя!
Михалыч протянул лапу и легко подтянул мужчину к себе.
— Топай! — буркнул он.
Мужчина сомнамбулически пошел вперед, подволакивая ноги. За ним проследовал и Михалыч. Петюня, остановившись на пороге камеры, долго сверлил Андрея взглядом, в котором было столько же тепла, сколь много его в леднике на вершине Лходзе.
— Ты посиди пока, — протянул он заботливо. — Мы еще поговорим.
И вышел, с грохотом заперев дверь.
Некоторое время тишину нарушали лишь звуки удаляющихся шагов да скрип паркета. Внезапно Андрей услышал мягкий, но тяжелый удар, сопровождаемый мокрым хрустом, словно кто-то расколол дыню молотком.
Или кувалдой…
За ударом последовало еще несколько сочных влажных шлепков. Затем что-то тяжело обрушилось на паркет и наступила тишина.
Андрей окаменел, весь превратившись в слух. Через несколько секунд до него донесся слабый, но отчетливый стон и вслед за ним — короткая серия ударов по чему-то мокрому.
— Довольно, — раздался приглушенный голос Петюни, — бери за правую, я за левую. Потащили.
— Ну вот, — тихо и почти сочувственно произнес один из милиционеров, — преставился дружок твой
— Ага, — добавил второй, — не выдержало сердце.
И вернулся к кроссворду, над которым корпел все это время.
6
Время тянулось медленно, как патока. Чуть слышно тикали часы, висящие на
задней стене «киоска». Любитель кроссвордов спал, уронив голову на журнал. Его напарник дремал стоя.
Андрей сидел на шконке, не сводя глаз с паркетного пола перед камерой, по которому вот уже вечность как медленно ползла тонкая струйка темно-красной, густой, как кисель, крови.
В голове не было ни одной мысли. Стремление вспомнить, понять, осознать происходящее улетучилось вместе с осознанием того, что его недавнего знакомца только что хладнокровно забили как скот прямо в коридоре милицейского участка. Он не испытывал ни страха, ни желания убежать, находясь в каком-то сонном ступоре. Так, должно быть, чувствует себя осужденный на смерть, только что проглотивший последний кусочек своего последнего ужина.
Услышав скрип досок под тяжелыми шагами в конце коридора, он даже не шелохнулся. Отчего-то в этот момент ему было куда интереснее наблюдать за багровым ручейком, что почти пересек границу камеры. В медленном, завораживающем движении он видел превеликую важность.
Нога, обутая в грязный черный ботинок, наступила на ручеек, расплескав его тонкими брызгами по полу. Андрей ощутил горечь, словно кто-то только что раздавил его надежду.
— Ну-ка, вставай!
Он поднял голову и наткнулся на тяжелый, пристальный взгляд Петюни. Тот был одет в грубый резиновый фартук поверх формы. В правой, свободно висящей вдоль тела руке он сжимал резиновую дубинку.
— Что ты смотришь на меня, как баран на новые ворота? — почти беззлобно процедил Петюня, — начальник пришел. Пошли… до выяснения…
— А, — безучастно выдохнул Андрей, — я думал… меня отпускают… Домой…
— До этого еще не дошло, — не без сожаления парировал милиционер, — сам встанешь или помочь тебе? — он легонько ударил дубинкой по решетке.
Андрей встал — даже не задумываясь о том, хватит ли у него сил сопротивляться.
— Вот хороший мальчик! Эй, на вахте!
Сонные дежурные разом подняли головы и осоловело уставились на Петюню.
— Открывай воротца!
— А может, хватит на сегодня? — зевнул любитель кроссвордов, — весь участок кровью залит. Кто отмывать будет?
— Ты мне, сука, не дерзи, — спокойно ответил Петюня.
