– Кого?
– Кто?
Дворовая алкашня с готовностью оживилась и пялилась во все стороны. Ну неужели же у них совсем мозги отшибло? Я вскочил на ноги и бросился к машине. За стеклом дверцы виднелось побледневшее лицо Инесс, она прижимала к стеклу ладонь, словно прощалась со мной. Автомобиль тронулся с места. Мне ничего не оставалось делать, как только стать у него на пути. Рамирес смотрел сквозь лобовое стекло спокойно и холодно. Машина набирала скорость. И я понял: тормозить он не собирается. Но и я не хотел уступать. Однако гибнуть под колесами мне не улыбалось. Краем глаза у самого бордюра я заметил обломок тротуарной плитки. Метнулся к нему, но даже выпрямиться не успел. Меня подцепило бампером и свалило на газон; слава богу, под колеса не попал. Обломок полетел уже вслед машине, ударился в багажник, прочертив на нем царапину, соскользнул на габарит, тот брызнул разбитым пластиком и запрыгал по асфальту.
– Ты это чего так? Камнями бросаешься… – бросился поднимать меня обладатель чистого джинсового костюма. – Марат тебя зовут?
– Ну, Марат, – растерялся я, понимая, что уже не хватит сил догнать машину, увозившую от меня Инесс. – Увез, гад… Она же с ним ехать не хотела!
– Кто? – присмотрелся ко мне алкаш; был он, кстати, почти трезв, если не считать неистребимого перегарного запаха.
– Ну, эти, на машине, один из которых мне нос разбил.
– Хлебни, – предложил сосед-алкан и протянул бутылку.
– Да не буду я пить.
Благодетель неправильно меня понял, протер горлышко рукавом и вновь подал бутылку.
– Глотни, помогает. Извини, конечно, что я тебе сотку уже второй месяц не отдаю. Никак не получается. Но с пенсии по инвалидности обязательно отдам. Ты мне только напомни, а то я, как получу, сразу в магазин. А там – понеслась кривая в щавель…
Чем-то он в этот момент напомнил Петруху с его универсальной методикой решения сложных проблем.
– Как, совсем не пьешь? – ужаснулся грязнуля. – Так не бывает, ты ж нормальный мужик.
– Если и пью, то только вечером, после работы… – Я вытер носовым платком кровь под носом, а благодетель помог мне подняться на ноги и даже пару раз отряхнул мои джинсы.
– Значит, не будешь… – Бутылка вновь опустилась в карман, лишь горлышко продолжало поблескивать в лучах утреннего солнца. – Чего это тебя так колбасит, нос даже сам себе разбил?
– Себе? – удивился я. – Да ты ж сам на меня пялился, когда этот тип меня бил.
– Не было рядом с тобой никого.
– Ты чего-то руками махал, кричал, а потом как полетишь – и кровь из носу!
Алкаши переглянулись. Они могли поверить, что человек не помнит вчерашний вечер, а то и на неделю провалился в беспамятство. Но чтобы вот так, не помнить, что случилось несколько минут тому назад, – с этим они сталкивались впервые.
– Обкурился, что ли? – прищурился грязнуля. – Это, парень, ты зря. Дрянь всякая, она для здоровья плохо – а вот беленькая, ее даже врачи рекомендуют.
До меня наконец дошло, что мне не верят, хотя все происходило у них на глазах. Даже мелькнула мысль, что Рамирес загодя подкупил их, чтобы в случае чего сказали, будто ничего не видели и не слышали. Но это было слишком сложно для таких одноклеточных, да и нельзя рисковать, расплачиваясь с такой публикой загодя.
– Меня же просто при вас машиной сбило, – пытался я достучаться до их сознания.
– Какая машина?
– А что тогда это было? Что вы видели?
– Ну, ты это… того, прыгнул чего-то… – Джинсовщик уже и сам находил какие-то нестыковки в том, чему был свидетелем.
– И то, как девушка в машину садилась, вы не видели?
На меня смотрели две пары уже сомневающихся глаз.
– Черная, красивая девушка. Испанка, – напомнил я.
– Точно, – хлопнул себя по лбу грязнуля. – Мы ж, Толик, видели, как они из подъезда выходили вместе. Ты ж еще сказал, что такая краля дорого должна стоить.
– Было дело, – признался джинсовщик. – Точно, видная девчонка. Ну, а потом стал я бутылку открывать, пробка еще прокручивалась… Пришлось зубами…
– Ну, а потом, потом, дальше… – поторопил я.
– Потом, смотрю, ты уже один во дворе чудишь, руками машешь. Куда баба подевалась, не заметил. Точно я говорю?
– Так и было, – с готовностью подтвердил грязнуля. – И я ее потом уже не видел. Ушла.
– Что, и машины не было? Вы совсем мозги пропили? – не выдержал я.
Алкаши посмотрели друг на друга, пожали плечами.
– Зря обижаешь. Мы мужчины самостоятельные. Как было, так и говорим. Не было машины. Вот тебе крест. Это у тебя с головой сегодня нелады.
– Зуб даю. Не было потом ни машины, ни твоей девки. Зря трындеть не стану. Это точно, а не как для протокола.
– Ну, а это тогда что? – Я поднял с асфальта обломок тротуарной плитки.
Грязнуля тут же продемонстрировал, что в курсе всех дел, творящихся во дворе.
– Эти обломки твой сосед с пятого этажа во вторник от контейнеров приволок, когда колесо у своего пикапа менял. Я ему еще говорил, что лучше на стройку за кирпичами сходить. Там дырка в заборе, и сторож всегда пьяный.
– Вы на нем след от синей краски видите?
– Ну, есть такое.
– А теперь на землю смотрите. Осколки габарита видите? Я этот обломок бросал?
– А я еще подумал – чего это ты камнями бросаешься?
– Была ведь все-таки машина, когда мы из магазина вернулись, – наморщил лоб грязнуля. – Синяя. Чужая, такой у наших во дворе нет. Еще на траву, гад, заехал… И за рулем такой чернявый сидел, а потом за ним и жлоб в трико вышел. Морда у него не то ментовская, не то бандитская.
– Во-во, абсолютно бездуховная морда. Была-таки машина… – джинсовщик с видом следопыта проверил неглубокую колею на газоне, потер небритый подбородок. – Значит, получается, что потом ты, Марат, их видел, а мы уже нет?
– Выходит, – вынужден был признать я. – Сперва вы их видели – и девушку, и тех двоих, и машину, – а потом только одного меня.
Мы трое помолчали, осознавая реальность. Вывод был очевидным: только так и могло все произойти. Но от этого случай становился необъяснимым. Как трое людей могли наблюдать разные вещи в одной точке пространства в одно и то же время?
– А кто он, этот мужик, с которым твоя краля уехала? – спросил наконец джинсовщик. – Он мне сразу не понравился. Наглый какой-то, хоть и слова нам не сказал. Не наш человек.
На этот вопрос я и сам бы хотел знать ответ. Практически все, что мне было известно – его зовут Рамирес и родной для него язык испанский.
– Черт его знает, видел его всего пару раз.
– У него глаза злющие, – продолжал вспоминать джинсовщик, уже явно дорисовывая то, чего не видел. – Это он все с нами и сотворил, точно. Гипнотизер, наверное.
