– Никакой. Все у него плохо, все время в депрессии. Такой, знаешь, слезливый типаж. Жалуется и ноет. Рисовал, правда, хорошо. Стенгазету к Новому году отличную сделал – белого тигра как живого нарисовал. Лариса Ильина на парня положительно влияла, Михайлов стал живее и не такой замороченный. Еще вопросы о пациентах имеются?
Женщина насупила брови и строго глянула на кавалера.
– Да брось, Аленушка! Это я так, к слову спросил, – попытался разрядить обстановку хозяин.
– Ну то-то же, – Васильева шутливо погрозила пальцем и, обхватив Бориса за шею, увлекла на кровать.
Деваться было некуда, и доктор стал целовать Алену, но мысли были далеко. Почувствовав безразличие Карлинского, женщина отстранилась и раздраженно заговорила:
– Ты же не мужик, Борь, ты колода деревянная. Я думала, все плохо потому, что обстановка непривычная. Больница, моя квартира – чужие для тебя места. Думала, что на своей территории ты станешь тигром. Львом! Но нет, как был колодой, так и остался.
Карлинский сел и хмуро обронил:
– Что ты ко мне пристала, если я тебя не устраиваю? Сама ведь пришла, я тебя не звал.
– Было интересно, что в тебе Гальперина нашла, – презрительно усмехнулась женщина. – Она же после вашей ссоры места себе не находила. Парк Авиаторов, где ты с ее Олежкой гулял, за километр обходила. Хотя через него до метро в два раза ближе идти.
– Где это – Парк авиаторов? – подался вперед Борис.
– Прямо за больницей, – равнодушно обронила гостья.
– Я там с Олежкой гулял? – допытывался Карлинский.
– Гулял, когда Гальперину ждал после работы. Ты что, уже забыл? Во мужики! Чужого ребенка на каруселях катают, мороженку покупают, на блокбастеры в кино водят, а через десять лет – как будто не с ними было.
– Иди ко мне, мой ангел, иди ко мне, моя девочка! – преисполненным нежности голосом позвал Карлинский, понимая, что только что узнал, где спрятано досье на Шестикрылого.
– Что такое? – насторожилась блондинка.
– Аленушка, ты даже не знаешь, какая ты красавица и умница!
Карлинский обхватил гостью за талию и с неподдельной страстью впился в искривленные усмешкой губы долгим поцелуем, дрожащими от возбуждения пальцами расстегивая пуговки на ее блузе. На этот раз врач-психиатр обладал подругой с фантазией и огоньком. Чем и заслужил одобрительное замечание:
– Ну вот, другое дело. Стоит вас, мужиков, отругать, и вы тут же исправляетесь.
– Малышка, – нежно прошептал доктор Карлинский, – мне срочно нужно уехать. Куда тебя подбросить?
Алена Дмитриевна встала с кровати и, отвесив кавалеру звонкую пощечину, скупо обронила:
– Хам!
Молча оделась и, не проронив больше ни слова, вышла из комнаты, с силой захлопнув дверь. Дождавшись, когда и входная дверь стукнет о косяк, закрываясь за Аленой, Карлинский торопливо натянул рубашку, влез в джинсы и выскочил из комнаты, устремившись в гостиную, откуда доносились голоса.
Виктор пил чай, заедая ватрушками. Только сейчас Карлинский заметил, что в квартире витает аромат домашней выпечки. Шагнув к столу, подхватил с блюда ватрушку, откусил, пожевал и умильно взглянул на довольную соседку.
– Вера Донатовна, вы превзошли саму себя, – похвалил он.
– Садитесь, Борис Георгиевич, к столу, чаю попейте, – засуетилась старушка.
– Нет времени, Вера Донатовна! Нам с Виктором срочно нужно уехать. Когда вернемся, обязательно попью.
Поняв приятеля с полуслова, следователь Цой уже завязывал шнурки на ботинках, готовясь отправиться туда, куда скажет Борис. Выйдя на улицу, они вдохнули теплый ночной воздух, пропитанный ароматом алеющих на клумбах пионов, и двинулись к машине. Вик молчал.
– Я отвечу, хотя ты не спрашиваешь. Мы едем в Парк авиаторов, – сообщил доктор Карлинский, уважая выдержку товарища.
– Именно там находится карусель, где вы катались с Олегом?
– А ты догадливый.
– Да нет, Борь. Я просто слышал. Вы громко разговаривали. Если стоять у розетки, то во всех помещениях слышно каждое произнесенное в твоей комнате слово, имей это в виду.
До Парка авиаторов по навигатору домчались мгновенно. Оставили машину у обочины и отправились в зеленый массив. И только теперь доктор Карлинский вспомнил, что и в самом деле гулял по этим дорожкам с маленьким Олегом. Мальчишка доверчиво льнул к нему и больше всего любил карусели, старые и ржавые, совсем не похожие на современные аттракционы.
Остановившись в дальнем конце парка, Борис рассматривал то, что осталось от каруселей. Возможно, когда-то платформа с прикрепленными сидениями и могла вращаться вокруг своей оси, но теперь железо прочно вросло в землю. Согнувшись пополам и подсвечивая смартфоном, Карлинский двинулся вдоль карусели, внимательно вглядываясь в темную щель над землей. Остановился, встал на четвереньки и, рискуя испачкать рукав рубашки о ржавчину, сунул руку в виднеющийся просвет. Извлек увесистую папку лимонно-желтого цвета и победоносно взглянул на Виктора. Тот принял папку из рук приятеля, устремился к скамейке под фонарем и, выложив содержимое на сиденье, радостно объявил, перебирая бумаги:
– Борь, здесь так много бумаг! Очень надеюсь, что будут официальные документы.
– Я тоже на это надеюсь. Поехали домой, изучать матчасть, – подхватил Карлинский.
Включив канал «Культура» на большом, во всю стену, экране телевизора, Вера Донатовна месила на кухне тесто под пельмени и, увлеченная процессом, даже не заметила вернувшихся соседей.
– Ну просто праздник живота, – расцвел улыбкой Борис, проходя мимо кухни в гостиную так тихо, как только мог, чтобы не потревожить соседку. Расположившись за столом, вытряхнул из папки бумаги и погрузился в чтение. Вик ждал, поглядывая на Карлинского и отмечая, как по мере прочтения меняется его лицо.
– Что там, Борь? – не выдержал следователь.
– Это не история болезни, это дневник шантажиста, – протянул доктор Карлинский. – Я недооценивал Настю Гальперину. Не женщина – асфальтовый каток. Начать с того, что поступившая в отделение суицидников Лариса Ильина под гипнозом призналась в убийстве своего приятеля по даче. Такое, говорит, на меня нашло желание убить Владислава, что не удержалась, столкнула с крыши. Жить, говорит, теперь не хочу, потому что всегда убивать буду. Не смогу, мол, уже по-другому. Гальперина успокоила девицу и обещала помочь с ее проблемой. В то же самое время у Гальпериной наблюдается Михайлов Константин, депрессивный меланхоличный юноша, имеющий определенные задатки живописца. Костя наивен и внушаем – он единственный из всех больных, кто верит байкам сторожа о шестикрылом серафиме. Парень каждый вечер приходит в каморку к сторожу, и вместе они мечтают о том, как было бы прекрасно раздобыть набросок Врубеля и распоряжаться судьбами своих врагов.
Гальперина знает об этих беседах и советует Ильиной подружиться с депрессивным художником. Согласно теории доктора Гальпериной, слабый должен опираться на сильного, а сильный часть своей силы отдавать слабому, тогда в мире наступят любовь и взаимопонимание. Со своей стороны Гальперина обещает устроить так, чтобы парнишка сам нашел эскиз Врубеля, разбирая архив. После того как набросок обнаружен, превосходный специалист в области психиатрии Настя Гальперина внушила больному Михайлову, что теперь парень достигнет всего, чего только пожелает. Захочет стать известным художником – станет. И в этом ему поможет не только шестикрылый серафим, но и Лариса Ильина. С ее энергией и связями девица легко сумеет его продвинуть.
