– Что вам угодно, господа?
– Нам угодно увидеть князя Соколинского, – ответил Чурилин.
– Князя нет дома, – последовал холодный ответ.
Сыщик вскинул бровь и не без иронии спросил:
– Вот как? Где же он? Всем известно, что князь слывет домоседом.
Обладатель крахмальной сорочки выдержал долгую паузу, во время которой Чурилин сверлил его глазами, и с заметным смущением ответил:
– Князь дома, но никого не принимает.
Сыщик подался вперед и с напором заговорил:
– Я – Василий Степанович Чурилин, возглавляю Следственный отдел сыскного управления и пришел в этот дом отнюдь не со светским визитом. А Герман Леонидович фон Бекк числится в отделе консультантом. Так что князю придется нас принять. В противном случае мы войдем в дом силой.
И снова повисла неловкая пауза, во время которой пожилой франт окончательно смешался и отступил в сторону, давая пришедшим дорогу.
– Что ж, господа, проходите.
Сыщики прошли в освещенную прихожую, и Чурилин уточнил:
– Я так полагаю, что вы и есть дворецкий?
– Совершенно верно. Яков Викентьевич Смолин. Служу в этом доме уже тридцать лет-с.
– Будьте любезны, господин Смолин, известите князя о нашем прибытии.
Дворецкий удалился, не предложив пройти в гостиную, и, подождав в прихожей, сыщики заглянули туда сами. Гостиная являла собой образец старинного уклада и благочиния. Мебель стояла под чехлами, картины и зеркала скрывались под кусками белой материи. Фон Бекк провел пальцем по гладкой поверхности ломберного столика, собрав изрядный слой пыли.
– Складывается такое ощущение, что люди покинули это здание много лет назад.
Чурилин вышел из гостиной и прислушался к гулкой тишине.
– Господин Смолин! Яков Викентьевич! – подняв лицо к расписанному ангелами потолку, прокричал он.
Ответа не последовало.
– Думаю, мы никого не обидим, если осмотримся сами, – решительно произнес фон Бекк, направляясь вглубь анфилады комнат, в которых скрылся дворецкий. Следом за консультантом двинулся Чурилин. Пройдя вереницей пропахших пылью помещений, сыщики достигли кабинета. Дверь была открыта, и они вошли. На столе виднелась печатная машинка, рядом с ней, прямо на отпечатанных страницах, стоял пузатый фужер с коньяком, а также початая бутылка.
– А вот и коньячок, которым так замечательно пахнет от Якова Викентьевича, – усмехнулся глава Следственного отдела.
Вынув из каретки наполовину отпечатанный лист, Чурилин вслух прочел:
– …и ни один прохожий так и не понял, что Наденька Измайлова решила умереть. Курсистка стояла на мосту и смотрела на воду печальными синими глазами…
– Хм… Наденька Измайлова? – повторил фон Бекк. – Не про эту ли Наденьку совсем недавно Шалевич нам читал?
– Как же, припоминаю. Болеслав Артурович купил в книжной лавочке бульварный роман за авторством князя Соколинского, принес в управление и мучил нас с вами особенно трагическими местами из жизни молодой курсистки.
Чурилин шагнул к столу, переставил фужер на зеленое сукно и взял отпечатанные страницы, быстро перелистывая.
– Ну конечно! – дойдя до начала, проговорил он. – Тот роман, который цитировал Шалевич, назывался «Муки любви». А этот озаглавлен «Страдания страсти». И тот и другой принадлежат перу князя. Вот и подпись стоит.
– И в самом деле, любопытно, – приблизился фон Бекк к столу, заглядывая в машинописные листы.
Прижимая к себе рукопись, начальник Следственного отдела внимательно огляделся по сторонам. Кабинет был хорош – удобен, уютен и идеально приспособлен для писательской работы. Но странное дело, ничто не указывало на личное присутствие князя – ни писем, не счетов, ни фотографических карточек нигде не наблюдалось.
– Очень странно, – проговорил Чурилин и, сопровождаемый фон Бекком, двинулся дальше по безлюдным комнатам.
Богато обставленные, они хранили следы старины и веками копившейся роскоши. Обойдя весь дом, Чурилин в кухне набрел на дверь черного хода. Вернулся в прихожую и опустился на оттоманку. Кинул взгляд на Германа и проговорил:
– Здесь живет всего один человек. Либо дворецкий, выдающий себя за князя, либо князь, притворяющийся дворецким. В любом случае мне это не нравится. Нужно прислать летучий отряд, пусть как следует осмотрят помещения.
Сыщик поднялся и направился к мраморному столику. Снял трубку телефона и заговорил:
– Розанов, голубчик, собери людей и отправляйся в Мясницкую часть, в дом князя Соколинского.
Чурилин не успел положить трубку, как где-то в глубине особняка раздался грохот, послышались шаги, затем протяжное поскуливание, сопровождаемое громкой нецензурной бранью. Бранился Шалевич, и следователь замер с трубкой около уха, в тревожном ожидании глядя в темноту ведущего на кухню коридора, откуда доносился шум. Фон Бекк устремился навстречу загадочным звукам и вскоре вбежал назад, в волнении проговорив:
– Шалевич дворецкого волочет.
Буквально через секунду в холл ввалился ротмистр, влекущий за собой упирающегося Якова Викентьевича. Швырнув добычу в коллег, он выпалил:
– Вот, принимайте, фон Бекк! Привел к вам для расправы! Этот паскудник вам дверь размолотил! Как саданул в бок машины калиткой, я даже проснулся.
Фон Бекк прищурился и укоризненно выдохнул:
– Нехорошо, Яков Викентьевич. Мы здесь вас дожидаемся, а вы бежите через заднюю дверь.
И без того бледный Смолин изменился в лице и срывающимся голосом заблеял:
– Испугался я. Я человек маленький. Мне приказали – я сделал. Что я должен был вам сказать, когда не знаю, что говорить?
– Так вы знакомы? – удивился ротмистр.
– Имели честь, – усмехнулся фон Бекк.
– Перестаньте трястись и объясните, в чем дело, – строго взглянул Чурилин на дворецкого. – Говорите по порядку. Где князь Соколинский? Кто и что вам приказал? Начните с князя.
– Дело в том, что издатель Гурко – единственный родственник князя Соколинского. Петр Петрович забрал князя из лечебницы Усольцева и сначала содержал здесь. Но князь очень быстро потерял человеческий облик, и Гурко его куда-то увез, а вот куда – про то мне неведомо.
– Как же новеллы за подписью князя?
– Их писал я, – не без гордости признался беглец. – Гурко попросил – а мне не сложно. Петр Петрович говорит, что я талант, пишу легко и ярко, и что необходимо издавать такие замечательные вещи. Но кто станет читать сочинения дворецкого Смолина? А вот новеллы князя Соколинского очень даже станут. И опять же, мне за рукописи хорошо платили, а я в благодарность за расположение издателя согласился делать вид, что князь здесь затворником проживает.
