Но в следующий момент дверь распахнулась, и на пороге предстал Серж Коковцев. Он был без рубашки и босиком. Пока бывший университетский друг Володи в изумлении таращился на нее, Саша с замирающим сердцем вглядывалась в переплетенный на диване клубок тел, в котором можно было различить ее обнаженного жениха и какую-то девицу. И тоже в неглиже.
– Вольдемар… – придя в себя, сипло проговорил Коковцев.
Тот не откликнулся, и Александра, отодвинув университетского друга в сторону, прошла в глубину кабинета. Еще одна девица сидела в кресле, подобрав под себя босые ноги и бесстыдно поглаживая ослепительно белую грудь. Она с любопытством рассматривала вошедшую, предвкушая пикантную сцену. Коковцев бросился к дивану и рванул товарища за плечо, с отчаянием выкрикнув, стараясь заглушить патефон:
– Да Вольдемар же!
И только теперь жених Александры оторвался от своего занятия и раздраженно выдохнул:
– Какого черта тебе нужно, Серж?
– Александра Николаевна пришла, – чуть слышно прошептал приятель.
– Какого черта… – начал было Владимир снова, но, должно быть, понял смысл сказанного Коковцевым и в панике вскочил.
Девица, захихикав, неспешно встала с дивана, собрала с пола юбки и удалилась за ширму. Ее подруга покинула кресло и, голая и пышная, как непропеченная булка, величаво ступая, тоже скрылась за загородкой. Оттуда раздался их громкий смех, слившийся с последними аккордами аргентинского танго.
Саша стояла перед голым князем, испытывая смешанные чувства. Хилый и бледный, как выбравшийся на свет червяк, он вызывал отвращение и жалость. Но сильнее всего фельетонистку душил гнев. И острое чувство предательства, раскаленными щипцами сдавившее внутри все так больно, что стало невозможно дышать.
– Сашенька, – робко начал жених, прикрываясь сдернутой со стула белой сорочкой.
– Как ты мог? – презрительно выдохнула девушка, краем глаза наблюдая, как Коковцев поспешно натягивает рубашку.
Она брезгливо отдернула руку, до которой дотронулся князь, и развернулась, чтобы уйти. И тут из-за ширмы выступили девицы, бесцеремонно загородившие дверь.
– Ну что же, господа, мы с вами прощаемся. Мы с Мими решили сегодня с вас денег не брать, – сообщила разодетая толстуха, делая царственный жест рукой.
– Постоянным клиентам раз в полгода положено бесплатное обслуживание, – хихикнула Мими.
Девицы развернулись и выплыли из номера. Следом за проститутками, подхватив шляпу и трость, опрометью выбежал Коковцев.
– Сашенька, ты не так поняла, давай поговорим, – взмолился оскандалившийся жених, торопливо одеваясь перед дверью и лишая невесту возможности уйти.
– Давай, – с неожиданной легкостью согласилась она. – Вот скажи мне, друг мой Владимир, что бы ты сказал, если бы застал меня в такой же ситуации? Ну, вот представь себе – приходишь ты в ресторан, где надеешься найти меня, скажем, в обществе Долли Иваницкой. Открываешь дверь в отдельный кабинет и застаешь свою невесту в объятиях вульгарного жигало. Долли при этом тоже раздета и тоже, похоже, нескучно проводит время. И, как явствует из прощальной речи кавалеров, это происходит далеко не в первый раз.
– Поверь мне, дорогая, ничего ужасного не случилось. Это вполне нормально, когда мужчина расслабляется в компании дам.
– Зачем тебе так расслабляться? Я бы поняла, если бы отказывала тебе в близости. Но я же не ханжа и с радостью дарю тебе ласки.
– Как ты не понимаешь? Это все не то! Мужчина по природе своей полигамен. Он любит одну женщину, а обладать хочет многими.
– Значит, все это время ты мне лгал?
– Отнюдь. И перестань уже сердиться. Сейчас поедем домой, напьемся чаю, ты станешь музицировать и петь, а я буду любоваться тобой.
Говоря это, он, стоя перед зеркалом, повязывал галстук. А повязав, поиграл бровями, подправил тонкую ниточку усов и, словно ничего не случилось, обернулся к девушке. И только теперь заметил картину у нее в руках.
– Саша, что это у тебя? Покажи.
– Тебе неинтересно.
– Почем ты знаешь?
– Это не имеет отношения ни к юриспруденции, ни к продажным женщинам.
Она отстранила его протянутую руку и вышла из номера. Владимир сделал было движение остановить ее, но Александра отшатнулась, и больше жених ее не задерживал.
…На Николаевском вокзале толпился народ – провожающие заглядывали в окна стоящего под парами поезда до Ярославля. У последнего вагона суетился, занося многочисленные чемоданы, круглый толстячок. Рядом сбивалась с ног сдобная хлопотливая дама, напомнившая Александре курицу, только что снесшую яйцо. Перебегая от корзины к чемодану, от чемодана к саквояжу, она, сверкая глазками и всплескивая ручками, то и дело спрашивала:
– Тусик, ты плед взял? А будильник? Будильник не забыл? А курочку? Где курочка отварная? Не вижу курочку!
Глядя на даму, фельетонистка дала себе слово, что ни за что не станет такой вот клушей – женой, полностью растворившейся в собственном муже. Вдоволь налюбовавшись на забавную пару, стала с нетерпением вертеть головой по сторонам, высматривая Савву Ивановича, обещавшего устроить ее с возможным комфортом. Заметив приближающегося в окружении свиты Мамонтова, приветственно махнула рукой.
– Доброго здоровья, Александра Николаевна, – проговорил меценат, подходя и галантно целуя ей руку.
Александра отпрянула, с негодованием выдернув кисть – она не признавала унизительного для женщины ритуала целования рук.
– Что же вы все брыкаетесь, как норовистая лошадка, – усмехнулся Мамонтов. И тут же стал серьезным. – Пойдемте, я представлю вас коллеге по перу.
Они прошли в купе и там нос к носу столкнулись с Тусиком.
– Позвольте рекомендовать вам господина Оглоблина. Кузьма Ильич пишет для «Московских ведомостей» под псевдонимом Неудобный. А это, Кузьма Ильич, Александра Николаевна – Саша Ромейко из «Шершень ля фам».
Супруга Оглоблина тут же кинулась к Александре, схватила ее за обе руки и зачастила:
– Голубушка, Александра Николаевна, прошу вас! Нет, умоляю! Как женщина женщину. Присматривайте за Тусиком! У него слабое горло, достаточно малейшего сквозняка, чтобы он простыл. Не позволяйте Кузьме Ильичу пить холодную воду! И следите, чтобы не раскрывался по ночам.
– Как унизительно и пошло! – оборвала Саша. И, выдернув пальцы из горячих рук собеседницы, сердито продолжила: – Вы что же, полагаете, что все путешествие мы с вашим Тусиком проведем в одной спальне? Не кажется ли вам, что этой своей просьбой вы как бы заранее благословляете супруга на адюльтер?
