Еще два дня Аля чувствовала себя задумчиво-сонной, двигалась словно под водой и слышала все окружающие звуки словно сквозь водную толщу. А утром третьего дня сказала матери, помешивая кофе:
– Я хочу съездить в Верхневолжск.
Варвара Борисовна встала, поставила банку джема в холодильник, достала масленку, снова вынула джем. Аля наблюдала за этими хаотичными действиями, говорящими о сильном душевном волнении, с интересом.
– Почему ты не спрашиваешь – зачем?
– Откуда ты знаешь? – глухо спросила мать, продолжая смотреть в холодильник, точно василиска там увидела.
Один из принципов житейской мудрости, усвоенных Алей, звучал так: не беги вперед паровоза. Не переспрашивай, не задавай лишних вопросов, не торопи события и старайся «держать лицо». Потому она сдержала крутившийся на языке вопрос и промолчала. Мама наконец-то закрыла холодильник и вышла. Ее не было довольно долго, и вернулась она торжественно. На вытянутых руках принесла тяжелый сундучок – шкатулку. Детской невыполнимой мечтой Али было порыться в этой шкатулке, нацепить на себя сверкающие бусы чешского стекла или старинную прабабушкину камею. Но мама шкатулку не давала – кроме бижутерии, хранила там и деньги, и документы, и клеенчатую коричневую бирку с надписью химическим карандашом: «Тятькина, дев., 2600 кг, 1 апр. 1980 г.», и еще что-то такое, что дочери видеть не полагалось – до поры до времени.
Из глубин шкатулки, с самого дна Варвара Борисовна достала синюю папочку. Единственные документы памяти, единственные свидетельства того, что Анжелика появилась на свет не по вине святого духа или гипотетического моряка-подводника, хранились там.
– Я не видела такой фотографии, – хмыкнула Аля. – Это ты где? На юге?
Снимок был сделан на набережной Пицунды, и странно было думать, что где-то еще существует и набережная, и кипарисы, и тот суетливый фотограф в белой панамке, который так пылко советовал «чудесной, чудесной паре» «обняться и сблизить головы», и его грустноглазый, аляповатый попугай, быть может, тоже еще жив? Анжелика смотрит на фотографию. Крошечное оконце во времени, золотым росчерком в углу помечен 1979 год, и мать, удивительно хорошенькая, белозубо хохочет, а обнимает ее за талию высокий мужчина в белом костюме.
– Пицунда. Это я. А это твой отец.
– Кто?
В ответ Варвара Борисовна жестом фокусника извлекла из той же папки ветхий листочек, вырванный когда-то из записной книжки – с краю напечатана была буква «Я».
Аккуратный канцелярский почерк, но лихие хвостики у последних букв. «Лапутин Ярослав Алексеевич, 990-966, г. Верхневолжск».
– Это мой отец? Живет в Верхневолжске? Забавно.
Варвара Борисовна ожидала другой реакции, но уже ничто не могло сбить ее с романтического настроя.
– Да. Мы познакомились в Пицунде. Не знаю, зачем он оставил мне номер телефона. Я даже не знаю, существует ли этот телефон. Никогда по нему так и не позвонила. Он даже не знает, что ты родилась...
– Почему, мам? Хоть раз...
– Он ни разу не позвонил мне. И я не стала. Я была для него курортным приключением, незначительным эпизодом...
– Фу-ты, как романтично. Мам, давай не будем играть в «Москва слезам не верит». Давай позвоним. Прямо сейчас?
– Да ты что, – испугалась Варвара Борисовна, но неугомонная, несгибаемая дочь уже схватила трубку, набрала номер и прокричала:
– Але! Телефонный код Верхневолжска, будьте добры!
Так же деловито она настучала по жалобно пищащим кнопочкам заветный телефон и стала слушать гудки.
– «Набранный вами номер не существует», – оповестил ее механический женский голос.
– За столько лет телефон мог измениться. Мам, это ничего не значит. Ты мне дай эту бумажку и эту фотографию, ладно? Есть еще вещественные знаки невещественных отношений?
– Вот... И вот.
Варвара Борисовна положила перед дочерью котенка, кое-как слепленного из ракушек, и крошечную сувенирную бутылку армянского коньяка.
– Надо же, коньяк-то из трехзвездочного стал элитным, – хмыкнула Анжелика и одним движением скрутила пробку. – Давай, мамуль, за счастливое воссоединение семьи!
ГЛАВА 20
Верхневолжск оказался городом большим и скучным. В гостинице, выкрашенной неактуальными синим и желтым, было холодно и чисто. Усталая коридорная, худенькая женщина с добрыми глазами, выдала Анжелике постельное белье и талоны на питание в кафе.
– Там только в девять откроется... Хотите чаю?
У нее в комнатке на столе заходился-кипел электрический чайник, ждали праздничные чашки, розовые с золотом, и лимонные сухари в плетенке. Замученная поездной тряской, Аля согласилась.
– Вы на конференцию приехали? – поинтересовалась коридорная.
Анжелика видела, что она устала после ночной смены, что спрашивает только из вежливости, но решила поддержать разговор.
– Нет, я по личным делам. А что за конференция?
– В университете, какая-то филологическая. Из разных городов молодежь съехалась, все у нас поселились. Гостиница-то дешевая, – пояснила коридорная, словно оправдываясь.
– А я отца ищу, – ляпнула Аля неизвестно зачем.
– Отца?
– Я его не видела никогда. Мама познакомилась с ним на курорте, понимаете?
– Что ж тут не понять...
– Я только и знаю, что фамилию, имя и телефон. Да и то сказали, что номер не существует... Девять-девять-ноль-девять-девять-шесть.
– А-а, так они изменились лет пять назад. Вместо первой девятки теперь двойку надо набирать.
– Это точно?
Анжелика заволновалась. Надо же, вовсе и не с отцом знакомиться ехала, и ляпнула просто так, а тут нате вам!
– Совершенно точно. У моей сестры телефон такой же, на девятку начинался. Да вы не переживайте так, на вас прямо лица нет!
Над столом висело зеркало, и Аля в него заглянула. Было лицо, было. Бледное только очень, и зрачки расширились так, что глаза казались черными.
– Может, он там еще и не живет, – пробормотала она.
– Через горсправку попробуйте узнать. Имя-фамилию знаете, попытайтесь.
– Лапутин Ярослав, – доложила Анжелика, словно усталая коридорная и была справочным бюро.
– Лапутин? – Она удивилась так, словно ей была знакома эта фамилия, словно она всю жизнь с Лапутиным на одной лестничной клетке прожила. – Не знаю, может быть, это совпадение... Да вот вы пойдете завтракать, посмотрите. На улице, у входа в кафе.
«Посмотреть» Анжелика должна была на плакат. Большой, красивый. Российский триколор, и на его фоне – сосредоточенная физиономия мужчины. А подпись была такая: «Ярослав Лапутин. Кандидат в депутаты Верхневолжской областной думы по 17-му избирательному округу. Честность, порядочность, ответственность». Здравствуй, папочка!
