– И поскорее там! – повелел Анатолий Эммануилович мне в спину. – Станешь тянуть – журналисты прознают, и сама понимаешь, что тогда будет.
– Понимаю, – буркнула я, не обернувшись.
– Все в порядке, я вижу?
Варя, с которой я столкнулась на лестнице, расценила конфеты в моей руке неправильно – как знак начальственного благорасположения.
– В заведенном порядке, – мрачно ответила я.
Вечно именно мне тут проблемные дела достаются!
В воскресенье Натка собрала нас всех, объявив внеочередной «рыбный день». Таганцев, по умолчанию рассматривающийся уже как член семьи, вернулся с подледной рыбалки с добычей, и они с Наткой вместе расстарались: сварили уху, нажарили рыбных котлет.
В меню семейного обеда также был заявлен домашний тортик «Золотая рыбка» – бисквитный, в карамельной глазури. Тортом хитрая Натка подкупила сладкоежку Сашку, а уже та уговорила меня. Я не хотела встречаться с сестрой в домашней обстановке – хватит с меня того, что у нас назначено рандеву в суде.
Думаю, Натка потому и затеяла этот обед, что поняла: я обиделась, а это было не в ее интересах.
– О делах не говорим, – с порога предупредила я сестрицу.
– Только о личных, – согласилась она, пропуская нас с Сашкой в квартиру.
Из кухни выглянул и помахал нам половником Костя Таганцев:
– Всем привет! Мойте руки, у меня все готово!
– Уху варил Таганцев? – беспокойным шепотом уточнила я у хозяйки гостеприимного дома. – Ты уверена, что это съедобно?
– Я контролировала процесс, – почти не шевеля губами, растянутыми в безмятежной улыбке, ответила Натка. И громко добавила:
– Кто что добыл – тот то и готовит, это золотое правило настоящих мужиков. Рыба там, дичь – это все не женское дело.
– Серьезно? – влезла в наш разговор Сашка. – Дайте логику понять: мужик готовит только то, что сам подстрелил или выловил?
– Готовишься к семейной жизни? Одобряю, – Натка хлопнула племянницу по плечу.
Я поперхнулась. К какой еще семейной жизни?! Сашке всего шестнадцать!
– Да, принцип верен: мужик доводит до кондиции то, что оказало сопротивление и было побеждено в бою, – не заметив моего возмущения, весело продолжила Натка. – В этой связи можно только пожалеть, что картошка давно уже не дикий овощ. Чистить ее, увы, женское дело, считает Таганцев.
– Но ты, я вижу, справилась, – Сашка вернула тете хлопок по плечу и прошла к накрытому в комнате столу.
Села она, однако, не у блюда с дымящейся картошкой, а поближе к торту. Рядом с Сенькой, который уже занял аналогичную стратегическую позицию.
Салатики оказались вкусными. Я подобрела – люблю хорошо поесть. Особенно если готовит кто-то другой.
Натка, увидев, что я отмякла, ловко перевела застольный разговор ни о чем в беседу о заботах и планах присутствующих и очень быстро подобралась к теме предстоящего суда.
– Я не могу обсуждать с тобой перспективы этого дела, равно как и участвовать в расследовании, если ты его еще проводишь, – предупредила я.
Таганцев понятливо кивнул – он знает правила.
– Не втягивай меня еще глубже, не подводи под монастырь. Я судья, ты истец. Все общение по делу – в зале суда.
– Ладно, ладно! – Натка замахала руками. – Но сейчас-то ты не судья? Сейчас мы просто сестры и можем поболтать о том о сем…
– Например, о том, что одна сестра не должна втягивать в истории другую, – я никак не могла остановиться.
– Это когда же я тебя втягивала в истории?!
Я нервно засмеялась, и даже Таганцев выразительно хмыкнул.
Правильный ответ был: «всегда», но разве Натка это признает?
– Так, об этом не при детях, – решила сестрица. – Не подрывайте мой авторитет, это непедагогично.
– В самом деле, – согласилась я и нашла-таки, за что сестрицу можно похвалить. – Но надо отметить твои организаторские способности. Найти всех этих людей, договориться с ними о совместных действиях, наверное, было непросто.
– Особенно с Бондаревыми повозиться пришлось, – Натка встала, помогая Косте на раздаче ухи прямо из полуведерной кастрюли – настоящие мужики о существовании супниц даже не подозревают. – Эта их бабка – чисто королева-мать…
– Такая же чопорная?
– Нет, так же держит всю семью в кулачке! Я до нее не сразу добралась, сначала встретилась с папой девочки, но он ни рыба ни мясо. Хорошо, Лара – она свидетелем будет – подсказала, как достучаться до бабки. Я достучалась и – вуаля! Убедила королеву-мать примкнуть к нам и выступить единым фронтом против Шоко-школы.
– Хотела бы я знать, как это тебе удалось… Нет! Ничего не говори! Потом расскажешь, когда я вынесу решение по этому делу.
– Да, давайте есть уху, – несколько досадливо предложил Таганцев. – Хотелось бы узнать уже решение по ней. Получилась, нет? Я вообще-то жду этих… комплиментов! Ну, и просьб о добавке…
– Еще чаю, Антон Игоревич?
– Спасибо, хватит!
Перед Антоном уже стояли две пустые чашки – старомодные, все в пошлых красных маках и нелепых птичках.
Секретарша наверняка нарочно не убирала их – сто лет ведь работает, наверняка прекрасно знает, как правильно организовать чаепитие.
Не убирает – значит, думает, что гость не слишком важный, так себе гостюшка, третьеразрядный, за таким прилежно ухаживать ни к чему.
А он, между прочим, муж наследницы! Считай, будущий хозяин всего добра, включая и эти мещанские чашки!
Антон с ненавистью посмотрел на посудины в пошлых маках и подумал: выброшу. Вот первым же делом, как только въеду в этот кабинет, выброшу именно эти цветастые чашки.
– Может, кофе? – спросила секретарша, неубедительно притворяясь гостеприимной.
– Растворимый-то? – не сдержал смешка Антон.
Все знали, что Старуха обожает растворимый кофе. С молоком и с сахаром, вот жуть-то!
С другой стороны – а чему удивляться? Свиное рыло и в калашном ряду если не похрюкивает, то попахивает.
Откуда она вылезла-то, Старуха? Из заволжской глуши? Как Фрося Бурлакова в одном из ее любимых старых фильмов. Такая же горластая, наглая, крепкая.
Во всех смыслах крепкая.
Антон заерзал в кресле.
Кресло скрипнуло.
– А хотите, на диванчик пересядьте, – предложила лицемерка-секретарша.
Издевается, дрянь такая. Намекает, что Антон толстоват, между деревянными подлокотниками кресла не умещается.
Кресло это он тоже выбросит вместе с чашками.
И секретаршу. Вот ее вообще наипервейшим делом вышвырнет прочь без выходного пособия!
