Александр не надул, свизитировал меня через неделю, причем к дому подъехал на автомобиле с шофером. Он осмотрелся, похвалил обстановку, но посетовал, что тесновато и нет телефона. Впрочем, и в том и в этом обещал помочь.
– Мне не хотелось бы переезжать, – заикнулась я.
– И не надо! Стоит занять смежные комнаты. Этих перегородок тут раньше не было, их легко снести.
К тому моменту я уже навела кое-какие справки и знала, что в мои сети заплыла золотая рыбка. Александр Зо-лотивцев был директором автотракторного завода, любимчиком лучшего друга рабочих
[8]
, надеждой разоренной страны. Конечно же он был давно и прочно женат, на этот счет я не имела иллюзий, тем более что один из указов того времени не то чтобы запрещал разводы, но делал их почти невозможными процедурно. Это было необходимой и в каком-то смысле даже мудрой мерой – мужчины порядком разбаловались за войну. Но в то же время в Стране Советов никогда не относились так легко к «моральному облику» граждан. Для воина-победителя иметь вторую семью, внебрачных отпрысков, считалось определенной доблестью, это не преследовалось и не каралось. Стране нужны были свежие силы и новые дети.
Я продолжала работать в издательстве, планомерно продвигалась по службе, у меня был неплохой оклад. Мое материальное благосостояние никого не удивляло. Золо-тивцев изыскал возможность расширить мою жилплощадь, его хлопотами был установлен телефон, а машину мне выделили на службе. Ощущение прочности и устойчивости жизни медленно, но верно приходило ко мне, и в какой-то момент я почувствовала тухлый привкус скуки. Я смотрела на себя в зеркало, видела там изящную молодую даму, со вкусом одетую, с приятными манерами. Но все это было ненужно, неприменимо. Вокруг торжествовала серость. Я была птицей в золотой клетке. А клеточка-то под холстиной скрыта! Имея бриллианты, достойные императрицы, я никому не могла их показать. Некому мне подать кофе в этом серебряном приборе с коронами и вензелями. Могу сшить себе платье из золотой парчи, но куда в нем ходить? Жизнь обманула меня, посулив вечный праздник, утонченную роскошь и высокие наслаждения! А годы-то, годы идут!
Золотивцев подливал масла в огонь моего отчаяния. Я была его тайной женой, он приезжал ко мне отдохнуть, скрыться от подозрительного любопытства врагов, от назойливого поклонения друзей. Его законная супруга, признанная красавица, среднерусского золотисто-розового, расписного, пышнотелого типа, была женой явной. Она ездила с ним в заграничные поездки – меня он не взял с собой ни разу, я ездила отдыхать во всесоюзную здравницу одна, как дура! По крайней мере, там я могла щегольнуть своими нарядами, было перед кем. Золотивцева держала у себя салон. Писатель, которого пригласили как-то скоротать вечерок и прочитать в кругу поклонников свои новые рассказы, отзывался с восторгом об этой женщине, ее умении поставить дом на барскую ногу. Я скрипела зубами – мне Золо-тивцев запрещал делать приемы, не хотел видеть у меня гостей. Приехав, он принимал ванну и сразу облачался в пижаму. У меня была домработница, но приходящий мой супруг любил, чтобы я готовила сама. Пока я стряпала обед, Александр работал, писал какие-то письма в кабинете. После сытного обеда с водкой и вином рыгал, вздыхал, почесывался и предлагал: «Ну, прыгай сюда». Он был расчетливо щедр, на каждый сколько-нибудь заметный календарный праздник приносил мне драгоценности. Я посетовала, что он никогда не дарит цветов, – он откликнулся внушительным жестом, преподнеся букетик скромных полевых цветов и колосьев. Колосья были золотые, головки мака – рубиновые, васильки сапфировые, колокольчики аметистовые. Милый юмор советского бонзы. Ювелирный букет происходил из большой коробки, что он привез как-то вечером, попросив:
– Пусть у тебя где-нибудь постоит. Вот, на антресолях, что ли.
Чувствуя себя одной из жен Синей Бороды, на досуге я заглянула в ящик. Упакованные в какой-то мягкий, не известный мне доселе материал, завернутые в тончайшую шелковистую бумагу, лежали там драгоценные безделушки, причудливые, редкостные. Много – десятка два. Больше про ящик разговор не заводился, у Золотивцева, очевидно, были на него какие-то далекие планы.
Умер Сталин, пахнуло свежим ветерком. Золотивцев необычайно оживился, даже помолодел. Осознание того, что он избежал репрессий, проскользнул между жерновами и вот теперь-то покажет себя во всей красе, изменило его. Он стал пенять мне за бездетность. К слову сказать, у него в официальной семье была взрослая дочь, но она так мало походила на отца, что это внушало ему некие подозрения. К тому же окончившее консерваторию чадо моталось с концертами по стране, выматывая трудящимся нервы скрипичным пиликаньем, и не очень-то торопилось плодить Золотивцеву внуков.
– Я перенесла тяжелую болезнь, к тому же являюсь блокадницей, – объявила я своему гражданскому мужу. – Ты про это знал, я тебя не обманывала. Так?
– Так-то оно так, – пробурчал он.
Золотивцеву нестерпимо хотелось иметь наследника. Не за горами был тот момент, когда он, подгоняемый инстинктом продолжения рода, кинется искать юный и здоровый инкубатор для высиживания потомства. Я потеряю не только его – вот уж точно не заплачу! Я потеряю большой кусок житейских благ, которые могла бы добыть себе и без его помощи. Но главное – я потеряю коробку с золотыми диковинками, к которым пристрастилась, как пьяница к вину. Доставать их, разворачивать шелковистую бумагу, любоваться, согревать своим дыханием – вот что стало моей любимой забавой. Зеленая прозрачная рыбка в золотом кружеве волн. Голая дикарка в цветочном ожерелье. Солдат учит пуделя бить в барабан. Ящерка, греющаяся на камне, и спящая на оттоманке толстая кошка. Кавалер и дама в костюмах галантных времен, слившиеся в поцелуе. Как блестят их платиновые парички! Как чисто сияние бесчисленных драгоценных камней, какое тепло исходит от золота высшей пробы! И расстаться со всем этим, отдать людям, не понимающим красоты, не ценящим изящного? Ну уж нет!
Черновик письма, легкомысленно оставленного Золо-тивцевым в кабинете, показался мне занятным. Речь там шла о каких-то деталях… Не помню, это совсем неинтересно. Но это мне, нежной женщине, неинтересно, а в компетентных органах могли бы заинтересоваться. Желая подкинуть бывшим коллегам забавное чтиво, я запечатала письмецо в конверт и отправила куда следует. Сама же, не дожидаясь развязки, уехала на пару месяцев в Кисловодск, объяснив обреченному бедняжке, что хочу подлечиться по женской части.
Кисловодск мне понравился, и я пробыла там на месяц дольше, чем предполагала. Виной тому был также и внезапно вспыхнувший, невероятно страстный роман с молодым доктором. А когда я вернулась, все было кончено. Золотив-цев был осужден, его имущество конфисковано. Ящик с моими любимыми игрушками остался в потайной комнатке.
ГЛАВА 6
Кисловодск подействовал на меня странно, лечение «по женской части» было явно неэффективным. На третий месяц после моего возвращения симптомы стали настолько угрожающими, что я, проклиная страстного доктора, сдалась в руки ленинградских врачей. Они посмеялись над моими страхами и прославили кислые воды. Я, оказывается, была беременна.
