— Мы сбежали, милая, — шепчу я себе и не себе одновременно.
Светлые стены, на углах и поворотах таблички улиц, я пытаюсь представить свой маршрут наверху, чтобы сообразить куда идти сейчас. Мне нужно время и погулять где-нибудь, чтобы все успокоилось.
— Ты у нас беременная?
Меня хватают за локоть, прижимают к горячему боку и тянут за собой. Я от неожиданности киваю, даже не подумав начать вырываться.
— О чем думают твои костоправы?
О чем это она? Может спутала меня с кем-то? Бред! Много ли на корабле беременных женщин? Эмм. Трудный вопрос даже для меня.
— Костоправы? Может быть врачи? Вы, наверное, перепутали меня с кем-то!
Я смотрю на плотную женщину с бледной кожей, но очень ярким румянцем на щеках. У нее очень короткие светлые волосы и громкий голос. Она большая и маленькая одновременно. Она оглядывается на меня и дергает бровями: мол что?
— Нет, — обрывает она меня грубо. — Судя по тому что я вижу все-таки костоправы.
Черт с ней! Пусть так. Она ведет меня, мы куда-то спускаемся, сворачиваем и вновь поднимаемся. В том помещении, что я оказалась очень душно, если не сказать что жарко, пахнет едой и нагретым металлом.
— Никуда они не смотрят.
— Я вижу!
Поваров не видно, остались несколько ребят что с остервенением драят плиты и разделочные столы, по их лицам течет, вены на руках вздуты, от них пахнет потом и чем-то еще, очень притягательным и аппетитным. Я пугаюсь этой мысли. Что за наваждение?! Они не обращают внимания на нас.
— Без слез на тебя не взглянешь! Может ты притворяешься?
— Зачем мне это?
Женщина, которую можно заподозрить, что она младшая сестра майора Борна оборачивается ко мне. Я же не понимаю к чему мне такое уродливое притворство. Все становится ясным через несколько минут.
— Разжалобить хочешь и все дела!
На язык просится “а получается?”, но что толку спрашивать об этом, раз она уже задалась этим вопросом?
— Это хороший план, но это не так.
— Зря! Мне кажется, что у тебя все получилось.
Она включает телек, щелкает каналами и останавливается на EuroNews, который так и пестрит нарезкой кадров из новостных выпусков. Очень много фотографий, стоп-кадров и вайнов[1] с моим интервью. Всего ничего прошло. Часа три максимум, а это уже на ТВ.
__________________
[1] Vine — короткое видео от двух до двадцати секунд.
— Тогда зачем? — она оборачивается и машет в мою сторону пультом. — Ты для чего это делаешь?
Я не понимаю о чем она, потихоньку двигаюсь на стуле, не выпуская из виду выход.
— Вся эта худоба! Может ты хочешь избавиться от него? Или дело в нынешней моде?
— Чего? — выдаю я ошарашенно. — Вы серьезно?
Меня хватает только на это. Я не считаю это красотой. Я всем своим существом против таких манипуляций с телом. Нет ничего красивого в костях, а вот в стройной подтянутости — да. Я перестала морить себя диетами сразу после, как мы с Тео выбрались на красную дорожку — я насмотрелась на худых актрис, моделей и певиц. Они были похожи на головастиков с худыми телами и непропорционально большими головами.
— Да!
Я вздрагиваю от ее громкого голоса.
— Я не хочу ни того, ни другого, — говорю я твердо, все еще поражаясь ее словам. — Просто я выгляжу так.
Она смотрит на меня, скрестив руки на груди, долго и пытливо, а я кажется краснею.
— Ладно ты, а они?!
Если она про врачей, то всем все равно. Жива? Здорова? Ну и ладно. Всем плевать, если дело не касается их самих. Однако, грубая прямота и простота женщины подкупает. Я чувствую себя нормальной, как никогда, сидя на простом табурете остывающей кухни.
— Не пойму куда они смотрят!
Кем бы не была эта “гнома”, но ее тут слушаются и не перечат. Она исчезает в соседнем помещении, требует достать пачку молока и подать ей кружку. Я слышу жужжание микроволновки, сигнал таймера и через мгновение держу в руках кружку теплого молока и огромный рогалик в другой.
— Ешь! Пей!
Я пью под ее пристальным взглядом. Никогда не была фанатом молока в прошлом, но кажется, что скоро мои привычки изменятся. Мне хорошо. Ощущения похожи на те, когда я цедила кровь через соломинку. У меня забирают булочку, прямо на моих глазах надрезают ее поперек, укладывают в нее несколько кусков жирной грудинки и протягивают мне обратно.
— Так должно быть каждый день. Только так! Чтобы дети не рождались дебилами, недоношенными и точно в срок!
Она качает головой. Выражение лица у нее такое, словно все эти дебилы, недоношенные и родившиеся раньше времени всё сплошь и рядом результат моего недоедания.
— Если бы это зависело от меня, — говорю я с набитым ртом. — Александра!
Светловолосая женщина прищуривается. Мне приходится повторить, но с менее набитым ртом.
— Спасибо.
— Ронда!
Ронда уступает в росте Борну, но в остальном такая же — мощная, громкая и кажется, что неповоротливая, но правильнее будет сказать размашистая. Я хочу еще молока и прошу ее налить мне еще.
— Никто не станет делать для меня какие-то особенные условия.
Я смотрю на протянутое мне молоко и чувствую, что вслед за “хорошо” пришел черед дурно. Я сначала не обратила на это внимание, выпила залпом, а теперь смотрю на стакан и не понимаю почему напиток розовый. Мозг давно решил эту загадку. Сознанию осталось принять его.
— Да-да, — бурчит женщина, разглядывая меня с самым мрачным выражением лица. — Там правда так херово?
Я жму плечами. Она первая из “гражданских” кто спросил меня об этом. Я продолжаю держать молоко, стараясь не смотреть на него и в какой-то момент просто поднести ко рту, сделать глоток, выпить залпом.
— Как в безумном Максе, но только без Мэла Гибсона и вечного блуждания по дорогам.
— Мэл был хорош, — мечтательно тянет Ронда. — Пока был молод, но сейчас уже не то. Обвислый зад не красит никого.
Она смеется всем телом, хватая себя под грудью. Мне грустно — морщинистому заду удалось спастись и плевать он хотел на все свои дома и яхты оставленные им в Лос-Анджелесе.
“Да, ладно бы вещи! У него там были друзья!”
Ронда спрашивает про Нью-Йорк, про кафешки, столовые и рестораны в которых была когда-то. Она называет имена поваров, но я качаю головой — имена мне не говорят ни о чем, среди моих знакомых не было тех кто умел варить потрясающие в своей прозрачности бульоны и супы.
— Приходи вечером, — она вручает мне еще один сэндвич. — Вот как сейчас.
— Спасибо!
Я обнимаю ее. Она милая и веселая, несмотря на свои грубоватые манеры.
