Он зло улыбнулся, какая-то ненависть скользнула в его взгляде.
— Только аристократы и для аристократов! Забавы богатеньких детей. И все это крайне безвкусно и напыщенно. Ярмарочные представления, где поют и разыгрывают шуточные сценки дети торговцев, в разы красочнее и захватывающее.
— Вот бы увидеть, — размечталась я.
— Увидишь, я свожу тебя в город, — услышала я он него.
— Это обещание? — быстро поймала я жнеца на слове.
— Это приглашение, Ирина, — он как-то странно на меня посмотрел, словно выжидая чего-то. Может за реакцией следил. А вообще непонятный он порою. Словно две личности в нем: простой человек и храмовник.
— Я с радостью его принимаю, — пролепетала я. Как бы там ни было, этот мужчина с каждой минутой нравился мне все больше и больше. Но я все не могла понять, сколько ему лет. Загадка! Вроде лицом юн, ровесник мой, а может и младше, а говорит, как человек многое повидавший и не один день поживший.
— Хаул, — окликнула я храмовника, что, уже поднявшись на три ступени, рассматривал еще один пейзаж, — сколько тебе лет?
— Потом, — он не оборачиваясь, криво как-то даже проказливо улыбнулся. — Я отвечу на этот вопрос тебе потом.
— Когда? — уточнила я
— Когда сочту нужным, Ирина, — чуть строже произнес он. — Когда это не будет иметь для тебя никакого значения. Позже.
Я поморщилась. Странная у него все-таки манера вести разговор. Вот вроде обходительный внимательный мужчина перед тобой, мгновение, и он словно забывается, показывая довольно властный нрав.
— Профессор Холодова, Ирина, ну где же вы? — снова знакомый голос и опять откуда-то сверху. Подняв голову, узрела перегнувшегося через перила ректора Фигра. Невысокий узкоглазый мужчина улыбался открыто, растягивая губы чуть ли не до ушей.
— Студент ДартФао показывал мне картины, ректор, — попыталась оправдаться я.
— А, это да! Возле них все останавливаются и замирают на пару минут. Мне стоило догадаться, что вас так задержало, — ректор исчез из виду. А через секунду я услышала, как кто-то быстро спускается к нам по лестнице. — Моя любимая вот эта, — появившийся рядом с нами Фигр ткнул длинным худым пальцем в одну из картин, висевшую чуть выше меня. — В одно время я даже утащил ее к себе в кабинет, но слишком быстро понял, что скрывать ее от чужих глаз нельзя. Оцените ее, Ирина, думаю, вы не останетесь равнодушной.
Пожав плечами, я поднялась на пару ступеней и остановилась у полотна. Вроде ничего не обычного: пустой дом, грязь по углам, обшарпанные серые стены, развалившаяся каменная печь, зола, рассыпанная на полу, и сшитая явно неумелыми руками игрушка, отдаленно напоминающая зайца.
Придвинувшись ближе, я всматривалась в детали, как вдруг услышала надрывный детский плач, срывающийся на вой. Слух резанул звук розги и яростный визжащий крик женщины. Снова звук удара, просто душераздирающий безумный крик совсем маленького мальчика.
Пошатнувшись, я оступилась на лесенке и попала в крепкие объятья Хаула. На моих глазах проступили слезы. От волнения все внутри дрожало.
— Что это было? — хрипло севшим от нахлынувших эмоций голосом спросила я.
— Картина называется "Графиня изгоняет дар жнеца из сына кухарки", — тихо ответит ректор. — Это напоминание всем нам о том, зачем мы всем этим занимаемся. — Ректор обвел рукой пространство, намекая, видимо, на саму академию.
— Не понимаю, — честно призналась я.
— Это первопричина, Ирина. Крик о том, что наше общество нуждается в переменах, — пояснил Хаул.
Кивнув, я еще раз посмотрела на опустевший дом, растресканные рамы и кролика. Именно эта грязная игрушка приковывала к себе внимание. От ее вида мурашки по коже бежали, на душе становилось холодно и тоскливо.
— Но почему это нарисовано так? — шепнула я.
— Потому что мальчик умер, — негромко произнес Хаул. — Дом опустел, огонь в печи погас и игрушкой больше некому играть. Родители ребенка перебрались в другую деревеньку, а девочка, что стала свидетелем расправы над своим другом, нарисовала это и хранила у себя много лет. Она аристократка и боялась даже признаться, что водила дружбу с поваренком. Но боль осталась, и жила в ней долгие годы. Она и сейчас здесь, в этой картине. А когда женщина узнала, что кто-то подал идею об открытии специальных школ и академий для магов из низших слоев, то поддержала эту идею и принесла этот холст нам, попросив показать всем. Рассказать каждому о том ужасе, что она пережила ребенком. Поведать о ее боли. Она поделилась ею со всеми. Кому-то покажется это странным и даже ненормальным. Но эта картина будет висеть здесь, и ужасать каждого, кто в нее решит всмотреться.
— Это действительно ужасно, — тихо произнесла я.
— Вам так не понравилась картина? — ректор Фигр щурился, словно пытаясь проникнуть в моё сознание.
— Ужасно то, что творится в вашем мире. Ужасно, что какая-то графиня может вот так просто взять и садистки убить ребенка, и никто не посмеет ее остановить. Ведь были же свидетели!
Хаул зло рассмеялся.
— Еще десять лет назад, Ирина, таких как я убивали. Не прибери меня к себе храмовники, умертвили бы. Теперь все иначе! А с твоим приходом, мы можем смело надеяться, что и эта академия получит лицензию, а вместе с ней и подарит надежду тысячам детей.
Услышанное меня слегка шокировало.
— А как лицензию получили предыдущие академии? У вас все же есть анатомы?
— Нет. В предыдущих пришлось отказаться от специальности "некромантия" и "целительство", — ректор говорил серьезно и немного взволновано.
— Но я ведь могу обучить своему предмету и тогда у вас будем много квалифицированных преподавателей. На все академии хватит!
Ректор расплылся в доброй ухмылке и медленно кивнул.
— Вот на это, Ирина, я и рассчитываю. Вы у нас как великая драгоценность. Ваши документы — это словно дар богов. Я надеюсь, вы не будете возражать, если самые ценные из них, а именно рефераты, я оставлю в своем кабинете в сейфе.
Немного отойдя от впечатлений, что оставила картина, я, улыбнувшись, кивнула. А самой смешно стало. Да кому они нужны, рефераты эти. Я их забрала из чистой вредности. Чтобы Лешику, ну совсем, ни одной бумажки не досталось. Так что рефераты эти я могу вообще, кому угодно задарить и не вспоминать о них.
