Сделать глоток этого вина было как причаститься вечности. Сотворенное руками смертных, оно не было выпито ими, но отдано в жертву бессмертной сущности и заперто здесь, в толще камня, где забытая магия остановила время. И если правда, что вода может радоваться, и надеяться, и бояться, и думать, то о чем думали частицы воды, составлявшие этот напиток? Безрадостные это, верно, были думы, мала надежда и велик страх, если даже в безвременном пространстве вино приобрело вкус могильного праха!
Ячменное пиво, что играло и янтарно пенилось в пятом, последнем сосуде, Витьку не понравилось. Хотя его в свое время высоко ценили Геродот, Диадор и Страбон, а у древнегреческих мудрецов был утонченный вкус!
Но сосуды – это еще не все. В пещере были ларцы и ящики, не запертые, потому что тут не могло быть ни воров, ни расхитителей гробниц. Приоткрытые крышки пропускали сияние драгоценностей. Тут были золотая и серебряная утварь, туалетные принадлежности, изящные украшения, ослепительные камни.
Тут были изумруды насыщенно-зеленого цвета, про которые Плиний говорил, что «из всех других драгоценных камней только изумруд питает взор без пресыщения, даже когда глаза утомлены пристальным рассмотрением других предметов, они отдыхают, будучи обращены на этот камень». Но мальчик ничего не знал о Плинии и не собирался давать отдых своим глазам. Он погружал руки в россыпи голубых, розовых, желтых камней и камней, совершенно не имевших цвета. Он прижимал к лицу горсти этих крошечных сверкающих искр, царапая кожу их острыми гранями.
Тут был прекрасный золотой венец, странной формы и огромного размера, как если бы он предназначался не для человеческой головы. Красота и филигранная техника украшения повергли бы в шок любого искусствоведа, так как не имели отношения ни к старинным, ни к современным культурам, не принадлежали ни к какому национальному стилю, ни к какому направлению в искусстве. Существо, создавшее венец, не могло происходить из этого мира. Рисунки и символы, украшавшие поверхность венца, утверждали эту мысль и смеялись над ней одновременно. Вполне земные сюжеты, изображения людей и животных, были, казалось, исполнены неведомым творцом в порыве сарказма и презрения ко всему живому, украшение источало эманации ярости и разрушения. Холодом древности веяло от венца, и мальчик не решился не то что примерить его – даже взять в руки.
Тут были статуэтки из черного дерева и слоновой кости. Тут были тончайшие барельефы из агата и сардоникса, над которыми слепли некогда резчики Александрии, снимая тончайшие пласты многослойного камня. И в резном ларце, поставленном особо, таились бусы, чаши и кубки из стекла, первого в мире, бесценного стекла!
Там были и ткани, богато расшитые золотом и жемчугом, и узоры на них складывались в единый сюжет, который мальчику словно на ухо нашептывал тихий, вкрадчивый голос. Это было лучше книг, интересней телевизора! Но вскоре он, гонимый нетерпением, переходил к другим сокровищам. Он не помнил ничего, он забыл себя и весь мир и вряд ли осознавал, что ему суждено умереть среди древней роскоши…
Самое главное он приберег напоследок. Громадный ящик, длиною в три Витьковых роста, продолговатый, обтекаемой формы, похожий на невиданный межпланетный корабль, стоял у стены. Мальчик даже мысленно не хотел называть его гробом, – тогда было бы страшно, а бояться сейчас не хотелось.
Из чего был сделан ящик, из какого материала? Неизвестный металл сбил бы с толку ученых всего мира, подобного ему не встречалось ни на земле, ни в недрах ее, и только порой с неба, из космических непознанных глубин, падают частицы этого вещества. Отчего-то их называют метеоритами, не трудясь расшифровать послания, зашифрованного в составе загадочной материи.
Крышка этого ящика, несомненно наполненного еще более удивительными вещами, оказалась плотно закрытой, едва можно было увидеть тоненькую, паутинную щелку. Крышку нужно поддеть, это ясно, но чем? Свое прекрасное снаряжение Витек растерял по дороге сюда, в том числе и большой нож в «настоящих» кожаных ножнах, выменянный у Кощея на шестьдесят полдников. Это была неслыханная цена, потому что на полдник давали не только стакан чуть подслащенного какао, но и булочку с посыпкой, а иногда даже пирожки с повидлом! Целых два месяца мальчишка страдал, глядя, как эти соблазнительные яства исчезают в ненасытной Кощеевой пасти, зато потом в его собственности оказался этот «турецкий кинжал» кустарной выработки! Откровенно говоря, нож никуда не годился, наверняка сломался бы при первом же серьезном испытании. Витя этого не подозревал и, горюя о потере, начал искать, чем бы поддеть крышку.
Разумеется, он очень скоро нашел подходящий инструмент, положенный, словно нарочно, на самом виду. Трехгранное острие длиной сантиметров тридцать, с рукоятью, украшенной голубовато-зелеными камешками. При виде него Вите пришло в голову вычитанное где-то словечко – «стилет». Что бы это ни было, оружие казалось сделанным из того же материала, что и загадочный ящик. Оно подходило как нельзя лучше, и мальчик поддел крышку трояким жалом.
Крышка поддалась с невероятной, волшебной легкостью, бесшумно откинувшись в сторону. В ящике лежало что-то большое, запеленутое в раззолоченную, вышитую искрящимися камнями ткань. Ни щелочки, ни зазорчика в ней не имелось, и нельзя было найти концов, чтобы ткань развернуть. Так, а ножик нам зачем?
Лезвие вспороло покров, раздался треск, похожий на визг, как будто ткань протестовала и сопротивлялась насилию. Но до того, как мальчик взглянул, до того, как он постиг увиденное, его поразил запах. Запах, распространившийся в сухом и чистом воздухе тайной пещеры, показался знакомым ему. Год назад детдомовцев возили в Евпаторию, в зоопарк.
Зоопарк был царством запахов. У входа благоухали лотки с незамысловатыми лакомствами – жареными орешками, чурчхелой и вареной кукурузой, а дальше властвовали запахи животных. Обезьянник смердел аммиаком, как и общественная уборная, расположенная целомудренно в дальнем конце парка. От медведей несло псиной. Страусы пованивали курятником. Заключение приблизило животных к людям до такой степени, что даже запахи их изменились, стали привычными, домашними. И только возле вольера со львами пахло так, как должно пахнуть. Правильный был запах, густой, насыщенный и… дикий. Пахло шерстью и кровью, пахло убитой, растерзанной плотью и плотью живой, торжествующей, а к этому примешивался отчего-то тонкий аромат ванили.
И сейчас этот запах вернулся к Витьку, с новой силой дунул в лицо горячим дыханием, объял и придал новых сил.
Она лежала на боку, как будто не была мертва и погребена, а просто спала. Густые и длинные волосы цвета темного меда обрамляли прекрасное лицо. Округлая, тяжелая грудь была обнажена, и мальчик зажмурился от внезапно нахлынувшего чувства – мощного, бессловесного, внетелесного.
Это творение, кем бы и чем бы оно ни являлось, жизнь ли пульсировала в нем или таилась смерть, могло стать смыслом всей человеческой жизни и оправданием всего сущего. Если было в этом мире существо, достойное идеальной, вечной и безусловной любви, то это была она. Витя не верил в волшебников и колдунов, в фей и привидений, даже в Деда Мороза не верил. Чепуха, сказки для глупых малышей! Но он слышал – есть люди, взрослые, умные люди, которые верят в Бога. Они ходят в церковь, в красивый дом с золоченой луковицей на крыше, где горят свечи, как на именинном пироге, и слышится красивое пение. Они становятся на колени и просят у Бога кому что надо, а за это обещают вести себя хорошо и делать все, что Ему потребуется. Говорят, что Бог есть наверняка и Он может сделать все, что хочешь, но только для тех, кто Его любит. И еще Он делает чудеса, а тут чудеса повсюду! Значит, это Бог. Вот Он какой!..
