«Ничего, малыш, держись. У нас будут еще дети! Люблю тебя. Твой Игорь».
Это письмо перечеркнуло Егорку. Так, словно он родился мертвым. Так, словно его вовсе не было на свете. Но он был, маленький, теплый, мяукающий, как котенок. Всем приносили кормить детей, а Лиле не приносили, и она удивленно спросила: почему? Моментально принесли, и пришли сразу двое – врачиха и медсестра. Врачиха сухо сказала, что Лиля может оформить отказ, а может и не оформлять.
– Думайте, мамочка. Вы без мужа, такая молоденькая еще, вас никто не осудит. Он болен, у него множество отклонений, быть может, ему будет лучше в заведении, где его станут наблюдать специалисты…
Она ушла так быстро, словно боялась сболтнуть лишнее, а рядом с Лилей осталась медсестра. Это была молодая женщина с редким лицом – такие лица можно сейчас увидеть только в старых фильмах, типа «Весны на Заречной улице». У сестры был вздернутый носик, и поджатые губки бантиком, и пышные, словно гофрированные волосы выбивались из-под колпачка, и только глаза казались чужими – старческие, линялые глаза. И вот она ровным голосом, пристально и устало глядя на Лилю, начала говорить ей ужасные вещи. Она, не стесняясь в выражениях, рассказывала о том, как Егор будет жить в «заведении», как там вообще живут дети-инвалиды. И Лиля слушала. Она почему-то вовсе не боялась суровой медсестры, хотя от природы была робкой. А потом вдруг неожиданно улыбнулась ей своей прекрасной улыбкой, потому что та тратила свои грубоватые словечки зря, и увидела чудо. Сестрица улыбнулась ей в ответ, и тут же выцветшие глаза приобрели яркость, голубизну и глубину июльского неба. Она наклонилась к Лиле и поцеловала в лоб – твердыми, сухими губами. С тех пор, когда опускались руки, когда не хватало денег, когда было трудно и плохо, она вспоминала этот поцелуй и словно бы чувствовала его снова, будто на лбу появилась невидимая отметина! А когда уходила из роддома, искала сестру, чтобы поблагодарить, но не нашла. И только садясь в такси, подняла голову и увидела ее в распахнутом окне. Сестра помахала ей рукой, и Лиля помахала в ответ.
– Ты только люби его, – сказала ей тогда сестрица. – Просто люби, понимаешь? Не жди от него никаких свершений, не надейся, что он оправдает твои чаяния! Люби его, и он будет тебя любить. Это так просто – но почему-то мало у кого получается! А у тебя получится, я знаю.
– Девочка моя, да ты спишь совсем? Телефон звонит, слышишь?
Она так глубоко ушла в воспоминания, что забыла и о тете Соне, и о чае. А ведь так хотела выпить большущую чашку горячего чая с лимоном, больше всего на свете!
Голос в телефонной трубке показался Лиле незнакомым.
– Здравствуй, доченька, как вы там?
– Здравствуй, мама. Мы ничего, нормально. Как ты?
– Хорошо. Скучаю только сильно. Вот решила приехать. Как ты на это смотришь? Я уж и билеты взяла. Завтра сажусь в поезд, послезавтра у тебя.
Лиля села на табурет, перехватила поудобнее трубку.
– Мамуль, а что за спешка? Я рада, но… У меня заказ срочный, работы много.
– Ах, да оставь. Неужели я тебе помешаю? Наоборот, помогу. Тебе же тяжело одной с ребенком! Как Егорка себя чувствует? Справляешься с ним? Помогают тебе?
– Что-то случилось?
У нее были основания задать этот вопрос. Голос матери звучал непривычно. Обычно она была вежлива и спокойна, насмешлива и нежна. Она всегда первым делом спрашивала: есть ли деньги? Хватает ли Лиле на жизнь? А то она пришлет, не нужно стесняться.
– Да. Но это не телефонный разговор. Не волнуйся, это хорошее. Очень хорошее. В общем, так, доченька. Встречай нас послезавтра, поезд номер девять и приходит в девять утра. Вагон второй. Договорились?
– Да, мамочка.
– Все, пока, целую тебя и Егорку. Не могу дождаться встречи!
– И Егорку? – удивленно спросила Лиля у телефонной трубки, разразившейся таким противным пиликаньем, сил нет! – И Егорку? Нет, это что-то небывалое!
– Мама? – проницательно спросила Софья Марковна, хотя наверняка краем уха прислушивалась к разговору. Был за ней такой невинный грешок, чего уж там!
– Да. Еще чаю?
– Не откажусь.
– Приезжает послезавтра.
– Ну?
У Софьи Марковны округлились и без того круглые глаза.
– Соскучилась, значит? Все ж мать. И бабушка. А вот я все хотела спросить тебя, Лилечка, как так вышло, что ты тут, а мать – там?
– А вы разве не помните? Не помните, как я приехала к бабуле?
Софья Марковна помнила. Она помнила, как вместе с покойной Варей встречала ее внучку на вокзале Верхневолжска. Девочку отправили в дальний путь одну, доверив присмотреть проводнице. Она вышла из вагона, слишком маленькая и худенькая для своего возраста, и такая бледная была, в такие прозрачные тощие косички скручивались бесцветные волосы! Но одета была хорошо. Только не виделось в ее одежде материнской заботливой руки. Модные брючки – зеленые, свитерок – красный, куртка – синяя. Дальтоники у нее родители, что ли? И все не по росту, не по размеру, штанины подворачиваются под каблуки чересчур взрослых сапожек, рукава куртки коротки. Колготки дырявые. Личико у Лили испуганное, словно не в богатой семье росла, а у чужих людей в приживалках!
Лиле было тогда двенадцать лет. Она не отличалась красотой, но ведь в этом возрасте немногие девочки выглядят красивыми. Она плохо училась, переползала с тройки на тройку, математика была для нее темным лесом, да и вообще с «точными науками» она не ладила. Зато много читала, хорошо рисовала, была добра и услужлива, умела найти с людьми общий язык. Она пришлась ко двору. Бабушка Варя научила ее шить, сама в молодости служила портнихой в театре, а теперь вот глаза не позволяют даже нитку в иголку вдеть… В новое хобби Лиля кинулась с головой, обшила всех знакомых и соседей, потом начала придумывать свои модели…
Ей бы на модельера пойти учиться, но испугалась она экзамена по рисунку и богемного духа «художки», поступила в педагогическое училище на дошкольную педагогику. Ну что это за профессия – воспитательница в детском саду? В прежние времена еще ладно бы… Талант портнихи не дал Лиле пропасть. У нее появились обширная клиентура и неплохие заработки. Жаль, бабушка не дожила, царствие ей небесное. Состоятельные дамы охотно заказывали у Лили туалеты – в провинции по-прежнему трудно купить хорошую вещь, везут либо китайскую дрянь на рынок, либо немецкие качественные вещи в бутики, так ведь их разве укупишь? Восемнадцать тысяч штаны стоят, кому такое по карману? Ох, да и где гарантия, что их не из того же Китая привезли? Вот и идут женщины, особенно те, что погабаритнее, к портнихе, а она всем умеет угодить, ее платья из бегемотих дюймовочек делают!
– Да, деточка, подумала я тут и сама на свой вопрос ответила. Так уж, видно, жизнь сложилась, что приросла ты и к Верхневолжску, и к дому. А мать приезжает, так это же хорошо! Кто еще о своем дите позаботится? Тебя что-то беспокоит? Отвыкла от нее?
