Дом и двор Губановых за железным забором. Забор без единой щелочки и такой высоты – для чего восемь огромных окон у дома не поймешь. Никаких четырех сторон света из них не видно. В какое ни глянь – сплошной забор. Красивый, темно-синий, но… забор.
Во дворе – гараж большой. Кирпичный.
В гараже – машина. Не очень новая, но зарубежная, японская, «ниссаной» – как-то вроде не очень культурно – называется, но хорошая.
Справа от гаража – свинарник на полтора десятка свиней. Раньше полон был. Сегодня пустой. Слева – вольер для домашней птицы. Раньше в нем полсотни кур, гусей, индюков кококоли, гагакали, скрипели-вопили. Сегодня лишь кое-где из проволочных решеток полусгнившие перья торчат, вернее – свисают.
Почему опустели свинарник и вольер, чуть позже читатели сами поймут, догадаются.
Самого же Губанова и жену его Полину об этом лучше не спрашивать. Так ответят – три раза подряд в баню сходишь – не отмоешься. Да и увидеть, встретить Виктора непросто. Из двора своего, красивым железным, без единой щелочки забором обнесенного, он порой неделями на белый свет не показывается.
Почему? Сразу отвечу – от людей прячется. Сглазенный он. Бабкой Тугуновой от имени всех женщин четырех соседних с нашим сел проклятый. Давно, беспощадно и бесповоротно сглазенный, проклятый.
А начинал Виктор, тогда его Виктором Федоровичем все называли, широко, крепко, хватко, с умом – смело и напорно, настырно, но аккуратно и негромко.
…Еще при советской власти работал он шофером райповской автолавки, точнее – шофером-продавцом. Ездил по окрестным селам, по чабанским стоянкам, по фермам, по полевым станам. Четыре села, четыре колхоза обслуживал. Продавал соль, спички, пряники, конфеты, чайную заварку, мыло, гвозди, топоры без топорища, топорища без топоров, кисти, краску, пуговицы, китайские трусы и часы, цветные карандаши, ученические тетради и прочие ходовые товары. Иногда прихватывал с собой водку. Продавал. Выгодно. Но с оглядкой, с опаской. Советская власть хоть и слабой впоследствии оказалась, могла за спекуляцию водкой крепко за шиворот взять…
Но кончилась или скончалась советская власть – жизнь на какое-то время тормознулась, но не умерла, к новому времени, к безвластию нахрапистому, жадному на деньги, приспосабливаться стала. А раз жизнь вместе с советской властью не умерла, не умерла и торговля. А когда же Россия-матушка очнулась от первоначального шока, то те граждане, которые первыми очнулись и осознали выгоду свободы, в торговлю, как в животворный омут ринулись – деньги добывать, обломки разных хозяйственных объектов и производств растаскивать, под себя приминать, на себя переписывать – прихватизировать, то есть приватизировать.
Виктор Губанов, скорее всего по воле судьбы, а не по собственной хитрости, никуда ни за чем не ринулся, место поглубже, потеплее, покормнее искать не стал – так шофером на автолавке и остался. Как и прежде, развозил по селам разный ширпотреб. Однако с каждым днем, с каждой поездкой все больше и больше убеждался: свобода для умного, предприимчивого человека все сильнее и сильнее, все шире и шире раздвигает горизонты, за которыми маячат не какие-то недосягаемые светлые вершины коммунизма, а конкретные, съедобные, похожие на торты и сахарные головы, на свиные окорока и бутылки шампанского пики сытости и благополучия.
Нет-нет, Губанов не крал, не грабил, не обсчитывал. Отправляясь в очередной рейс, покупал тут же в магазине, в котором работал, целые коробки и ящики с пластмассовыми бутылочками разных притираний, очистителей зеркал, и окон домов, и автомобилей, настоянных на китайском спирте.
Денег у обитателей полуразрушенных сел не было, у людей не было работы. Ушли в неизвестном направлении колхозные стада, табуны, отары.
Сровнялись с землей кошары и фермы.
В разы выросло число алкашей и иже с ними.
Зазияли черными дырами разбитые окна правлений и сельских советов.
Бесперспективность и безвластие пьяной вольницей захлестнули села.
Вот тут и развернулся Виктор Губанов, почти мгновенно выросший в Виктора Федоровича.
Стоило автолавке въехать в село, машину окружали охающие мужики:
– Виктор Федорович, спаси, уважь – башка разрывается!..
– Виктор Федорович, будь другом, выручи, помираю!..
– Виктор Федорович!..
– Виктор Федорович!..
И Виктор. Федорович выручал, исцелял, помогал…
Он щедро раздавал фунфурики и аккуратно записывал фамилии «спасенных» в специальную тетрадь, ведь они брали спасительную жидкость в долг с обязательством через несколько дней заплатить за каждую бутылку двойную, а то и тройную цену в благодарность за выручку, за спасение.
Некоторые из клиентов Губанова тащили к автолавке муку, зерно, комбикорма из своих неприкосновенных запасов, оставляя своих хрюшек и птиц без корма, обрекая на убой и гибель.
Люди спивались дружно и быстро. Торговля Губанова процветала. Шофер-продавец наглел и богател.
Прошло три-четыре перестроечных года, и на месте старого дома Виктора и Полины Губановых вырос восьмиоконный дом-красавец, опоясанный металлическим забором. Вслед за мужем ушла в торговлю и Полина. Она успешно и доходно торговала свининой, куриными яйцами, птичьим мясом. Корма для губановской живности было предостаточно, и мясо с подворья Виктора и Полины шло с рыночного прилавка первым сортом.
На рынок Губановы возили свою продукцию на своем не очень новом, но свежепокрашенном и красивом «ниссане».
К удивлению многих знакомых Губановых, супруги стали говорить одним голосом – сытым баском, сытым, умиротворенным, солидным баском, похожим на воркование сытых, обласканных солцем голубей…
* * *
Бабка Тугунова вон из того заречного села, которое при советской власти было богатым колхозом. Всю жизнь работала свинаркой. В отстающих не числилась, в передовиках не значилась. Работала. Вырастила сына. Дождалась внука и внучку. Сын – как и Виктор Губанов – шофер. Невестка – фельдшерица. Работящие. Трезвые. Жить трудно, но можно.
Ну а где жизнь – там горести и радости, там и будни и праздники. У одного из друзей Анатолия, так звали сына бабки Тугуновой, семейный юбилей – десятилетие законно-брачной жизни отмечали. Широко отмечали – по-русски. В небогатое время столы богатые накрыли, фунфуриков у Губанова оптом целый ящик купили. Анатолий с женой на почетном месте сидели. Как-никак, дружба Анатолия с юбиляром еще в первом классе началась.
Анатолий, мужик непьющий, как ни крепился, ни отнекивался, не мог друга не уважить – пригубил рюмочку-другую за здоровье хозяев, за их счастливую дальнейшую жизнь.
А как известно, непьющий человек даже чаще пьющего в подобных ситуациях в беду попадает.
…Домой сын и невестка бабки Тугуновой поздно пришли. Разделись. Помылись. Спать ложиться собрались. И вдруг из больницы санитарка посыльная прибежала:
