Летом и осенью мы убегали в лес. Лес находился рядом с деревней, но был густым, тучным, высоким, богатым ягодами и грибами. Мы собирали землянику и голубицу, ели таежный шиповник. Его плоды отличались от плодов шиповника, растущего по берегам Говорушки. В длинных рубиновых ягодах почти не было семян. Мякоть же была медово-сладкой и душистой. Грибы собирали редко, лишь по наказам родителей. Брали только маслята, грузди и рыжики. Остальные грибы – обабки, сыроежки, волнушки, белянки, лисички, моховики и другие, даже самые крепкие, молодые, как правило, не брали – боялись, а вдруг попадутся ядовитые. С высоты моего сегодняшнего возраста, опираясь на накопленные за долгую жизнь знания, думаю: жители нашей деревни остерегались брать и есть не очень знакомые грибы потому, что основателями деревни были переселенцы из разных западных областей. Именно из разных. И если они, как говорится, от отцов и дедов знали грибы своих областей и ели их за милую душу, то грибы из других областей (и правильно делали) употреблять в пищу остерегались. Здесь же, в глубине Сибири, осторожность требовалась вдвойне. Да и нужды собирать все грибы кряду не было. Было бы по крайней мере забавно увидеть человека, перешагивающего через рыжики и грузди и собирающего сыроежки…
Отвлекся… Отчего бы это – о грибах?
Да оттого, что больше мне об Оле, подружке моей, сказать нечего. Играли. Бегали. Купались. Собирали ягоду, грибы. Катались на коньках.
Вместе пошли в первый класс. Вместе перешли во второй. Сидели за одной партой. Заглядывали друг другу в тетради. Не списывали. Ревниво сравнивали, у кого прямее палочки, кудрявее закорючки, красивее, ровнее буквы и цифры. И хотя однажды долговязый лоботряс и задира пятиклассник Витька Соловьев – Соловей, вскочив на перила школьного крыльца, по-петушиному кукарекнул и ткнул в нашу сторону синим, пропитанным чернилами пальцем:
Жених и невеста
Поехали по тесто.
Тесто не купили,
Кобылу утопили, —
никто из ребят не засмеялся. Никто не продолжил его дразнилку. Все в деревне привыкли к тому, что мы с Олей везде и всегда были вместе. К тому же в то время ни телевизоров, ни тем более компьютеров в деревне не было и о любви не все знали не только дети, но и их родители.
…А потом… А потом наша семья уехала из деревни аж на Дальний Восток. Там в городе с каким-то загадочным, обещающим названием Находка жил и работал папин армейский друг. Папа и его друг, звали его Артем Митрофанович, долго переписывались и в конце концов решили вопрос о нашем переезде. Вопрос, естественно, решался без меня. Людям трудно жилось, им было не до сантиментов.
– Артем – бригадир судоремонтников. – Папа с запинкой произнес последнее слово. – Его бригада ремонтирует корабли. Работа, пишет, тяжелая, жилье будет. Там море, рыба и, как их, – крабы. Все едомо. А медсестры везде нужны. Особенно опытные и с дипломами, в которых одни пятерки.
Папа очень гордился мамиными пятерками и при всяком удобном случае ставил маму в пример мне и Оле.
Уезжали легко и налегке. Все наши вещи, по-деревенски – пожитки, – вошли в два небольших фанерных чемодана.
Десять кур и поросенка Борьку, как сказала мама, выгодно продали. Кошки и собаки у нас не было. Иметь их не позволяла мамина аллергия. Момент расставания с Олей я не помню. Скорее, его и не было. Дети не понимают и не осознают, что люди часто расстаются однажды и… навсегда. Для них слово навсегда означает лишь положительнуюсторону нашего человеческого бытия. Мама – навсегда. Папа – навсегда, детство, юность – навсегда. Мир – навсегда. Солнце, цветы, веселый скрипучий снег, ожидание новогоднего праздника, ожидание радости, счастья – навсегда, дружба – навсегда…
И хотя они иногда видят проплывающие по улицам красные гробы отороченные черными лентами и идущих за ними плачущих, с черными как гробовые ленты лицами людей, – не понимают, не осознают, да и не должны понимать, осознавать, что люди уходят однажды – раз и навсегда, что, в конце концов, и живые, молодые и даже юные люди могут расстаться однажды… и навсегда…
…Мой сосед по купе встал.
– Выйду. Курну. Посмотрю. Сейчас на всех станциях картошкой свежей торгуют. С лучком, чесночком… Хотите, и вам куплю. Перекусим. Наверное, утомил вас своим рассказом. Ни блеска, ни плеска. Обычная жизнь. Обычная судьба. Но иногда вот так в неспешности, в неторопности поговорить-порассуждать, самого себя послушать хочется. Захотите слушать – вернусь, дорассказать попытаюсь. Ух ты, какой толчок! Могли бы и поаккуратнее тормозить… Ну, я побежал…
…С моим попутчиком и собеседником мы познакомились в поезде. Я ехал из Москвы. Он вошел в купе в Новосибирске. Положил чемодан в багажную ячейку. Не садясь протянул мне руку:
– Егор Бойко, Афанасьевич. Откуда – куда?
– Москва – Чита.
– Москвич? Читинец?
– Читинец.
– Значит, земляк. Я родился в Забайкалье. Как там, кажется, у Киплинга: «Мы одной крови». Вы не против… По рюмочке – за знакомство, за землячество…
Егор Афанасьевич встал, снял чемодан. Расставляя, раскладывая на столике банки, баночки, пакеты, пакетики, свертки, сверточки, усмехнулся:
– Не удивляйтесь, не миллионер. Миллионеры в других вагонах и купе ездят… Был в Новосибирске в командировке. По работе. В последнее время, самому не верится, везет на встречи с земляками. Вот в Новосибирске встретился с земляком, правда, по Приморью. Вместе учились во Владивостоке в университете. На разных факультетах. Однако были знакомы. В спортзале встречались. Оба волейболом увлекались. Опять же, в разных командах играли, но при встрече здоровались, словом-другим перекидывались.
Вы, наверное, тоже замечали. Живешь с человеком в одном городе, да что там – городе, – в селе. В одном доме, в одном подъезде, на одном этаже – квартиры дверь в дверь, учишься в одной школе, в одном университете, ходишь в одну библиотеку, в один спортзал – и хорошо, если еще здороваешься, имя, фамилию знаешь…
А вот встретишь его, этого человека, где-нибудь в другом городе, в дороге, на вокзале, в аэропорту, просто на улице – среди чужих людей – готов его в объятиях стиснуть, часами расспрашивать о погоде в родных местах, о ценах на хлеб и яйца, о чем угодно, лишь бы голос его дорогой слышать, лишь бы глаза дорогие видеть. Еще бы – земляк. Человек одной с тобой крови. И это действительно так. Ведь вы с ним одним воздухом дышите, одну воду пьете, одна земля вас кормит.
«Забавный мужик этот Бойко, бойкий на язык. Скучать не придется», – подумал я. И не ошибся. Уже через час-другой мы были с ним на «ты». А после пары рюмок коньяка забыли наши отчества.
…Егор действительно оказался отличным рассказчиком и в последующие дни нашего обитания в купе – помещении, словно специально созданном для откровенных разговоров, душевных излияний, взаимных исповедей, – я услышал от него много интересных житейских историй и рассказов, среди которых был и тот, строками из которого я начал рассказ, который осмелюсь предложить вниманию моих читателей. Когда, в какой день нашего совместного пребывания в пути, не помню, мой попутчик и земляк начал свой исповедальный рассказ, но суть не в этом. Однако тот факт, что я помню его и сегодня, спустя много лет, позволяет мне надеяться, что он будет интересен и для других.
