– Ну ладно, ладно, не бычься. Мама погорячилась. Переживает она за тебя. Но все же помни, о чем мы тут говорили. И о ружье воздушном, и об этом… О слонах помни… А он, оборвыш этот, пусть о лодке с красными веслами мечтает. Их теперь, таких лодок, в городе полным-полно. Навезли то ли из Китая, то ли еще откуда. Стоят дешево, и голытьба, на рыбалках помешанная, может купить. Пусть мечтает… – Вячеслав Николаевич сладко потянулся. – Заговорились. Пора бы и пообедать. Что там у нас?.. Жареным таймешонком пахнет… Вчера у какого-то мужичонки купил. Сунул ему на бутылку. Еще и спасибо мне сказал…
Вячеслав Николаевич человек серьезный, хорошо понимающий значимость слова и значимость самого себя. Каждое его слово – в науку подчиненным, сыну, жене. Жене – реже. Как это часто бывает с людьми суровыми, требовательными, облеченными властью, Вячеслав Николаевич Альбину Андреевну, скажем так, – не побаивался, но остерегался. Имея два высших образования, вернее два диплома о высшем образовании, последний из которых куп… то бишь получила, за два года заочно окончив университет каких-то предпринимательских наук, любя при случае блеснуть каким-нибудь словцом из английского или французского языка, она великолепно владела разговорным русским.
Разговорный русский Альбина Андреевна впитала с молоком матери в деревне Большое Ужакино, где она родилась и где прошло ее детство.
В самых высоких светских кругах, на корпоративах в присутствии большого, очень большого начальства она могла сказать мужу: «Не ври! Заткнись! Захлопни хлеборезку!» и т. д. и т. п.
– …Неплох таймешек, неплох… – мычал-бурчал Вячеслав Николаевич, аккуратно выбирая и обсасывая рыбьи косточки. Ему хотелось услышать похвалу жены и сына за его находчивость, предприимчивость, умение не продешевить даже в мелочах, просто – умение жить.
– Да, да, жить надо уметь… Надо уметь… Недаром умные люди говорят: «Сильному – мясо, слабому – кости». Умный да находчивый человек из… – Вячеслав Николаевич запнулся и посмотрел на Альбину Андреевну, – сметану сделает.
Альбина Андреевна промолчала. Она обсасывала лимонную корочку. И Вячеслав Николаевич продолжил воспитательную беседу:
– Помню, еще при Советах, при тата-то-то, тьфу ты, при тоталитаризме, когда я, представьте себе, с моими знаниями, с моим образованием, не побоюсь сказать – с моим умом – работал лишь начальником отделения, трудился у нас невзрачный, серенький такой, маленький мужичок. На мышонка походил. Всегда в сером пиджачишке с нарукавниками в уголке темном сидел – пачки с деньгами пересчитывал. Деньги, как и теперь, поступали к нам в специальных упаковках. Крест-накрест пачки с бумажными купюрами переклеивались. И все эти упаковки от печатей пестрели. Взглянешь – встанешь! Прикоснуться страшно.
А мужичишка этот маленький, серенький сидит в уголочке и как мышь шебуршит-шебуршит. На перекуры не выходит. В разных обмывках, опохмелках не участвует. В ударниках коммунистического труда чуть не с первого дня работы в банке значится…
…Когда же взяли – бог ты мой, и машина у него, и в доме ковры в два слоя, и в двух холодильниках битком набито всякой всячины, и две любовницы – блондиночки – пальчики оближешь…
– За-а-а-т… – вовремя остановилась Альбина Андреевна. – На любимую тему вынесло. О ребенке забыл…
– Для него и рассказываю. Пусть учится жить. Так вот, когда взяли мужичишку – оказалось, у него три сберкнижки… Не бумажками он на работе шуршал – бумажными денежками – купюрами полноценными. К двум наперсточкам обыкновенным два рыболовных крючка припаял и царап-царап по денежной пачке – царап-царап, и без всякого нарушения печатей – десяточка, соточка в кармане. Двадцать лет процарапал – вот и любовницы-блондиночки, длинноногенькие, сладенькие…
– Хватит! – Глаза Альбины Андреевны блеснули как два бритвенных лезвия, и педагогическое красноречие Вячеслава Николаевича мгновенно иссякло.
– А что я, что я… – смущенно забормотал он. – Век живи – век учись… А то будешь, как кочегаровский голодранец, как его там – Генка, что ли, – о голубой лодке с красными веслами мечтать, да еще притом китайского производства. И той иметь не будешь…
* * *
…А Генка Колосков не мечтал – действовал.
Узнав от рыбаков, что таких голубых с красными веслами лодок в городе великое множество, Генка начал копить деньги. О том, чтобы просить родителей купить ему лодку, он даже не подумал.
Он видел, какими усталыми возвращаются отец и мать с работы, как много и упорно они трудятся дома. Тут и уход за коровой, свиньей, курами, тут и посадка, прополка, окучивание, копка картошки, тут и поливка грядок, парника, смородины, малины. А сколько хлопот в доме – стирка, побелка, приготовление еды, мытье посуды, мытье полов…
Генка работал наравне с родителями.
– Два мужика в доме. И оба непьющие, работящие, – говорила мать подругам-соседкам и улыбалась счастливой светлой улыбкой.
– Тебе-то что не жить, Елена Сидоровна, – завистливо, по-доброму завистливо вздыхали соседки. – Повезло. Счастливая ты. А вон Гальке суженый-ряженый вчера снова фингал поставил. Пьет – захлебнуться не может, да еще и дерется. А она терпит. «Детей, – говорит, – не хочу отца лишать…» Дура! Будто не видит, не понимает: не отец он, Илюха, – подлец…
– О-хо-хо, до чего дожили, до чего дожили. Запился народ. Не только мужики – бабы пьют. При живых родителях дети малые сиротами живут. Идешь мимо «откормочника» – «Солнышка», где детей из пьяных семей откармливают, подлечивают, – сердце болит. Смотрят из-за забора как кролики беззащитные, ресницами, мокрыми от слез, хлопают, а в глазах – тоска-печаль и усталость стариковская…
Оно, конечно, в «Солнышке» все для ребятишек делают – и еда там хорошая, Марья Степановна, повариха тамошняя, говорила: на обед, на ужин даже фрукты заморские – бананы, апельсины – дают. Воспитатели, няни, чистота, уют, игры, танцы, музыка всякая… Ну а подкормят ребятишек обездоленных, и снова – в дома родные, к родителям-пьяницам, в голодуху, холодуху, в болото матерное…
– Ладно, хоть такая отдушина для ребятишек создана. Люди в «Солнышке» работают хорошие. Стараются, чтобы получше накормить, напоить ребятишек. Свежее молоко у фермеров закупают. Сами при «Солнышке» капусту, морковку, лук, картошку выращивают. Во дворе чистота, цветы разные, в огороде все по линеечке.
Вон и сейчас школьников местных приглашают в «Солнышко» на огороде работать – на прополку, поливку овощей, картошку окучивать… Объявление на хлебном магазине висит. Деньги платить обещают. Хорошо делают – к работе ребят приучают и деньги уважать учат…
* * *
…Услышал как-то Генка про «Солнышко», про то, что там на огород пацанов и девчонок работать за деньги берут, сообразил: вот где можно свою мечту неотвязную – голубую лодку с красными веслами – в жизнь воплотить. Повкалывай сколько требуется, лишь бы платили нормально, и плавай себе по Кустовскому, по Камышенскому, по любым другим озерам, по самой их середке, таскай карасей-кирпичей килограммовых, в глубинах озерных жирующих…
