…Разбежались ребята по скверику. Кто в песочнице копается. Кто в догонялки играет. Кто на машину деревянную залез. Девочки, как всегда, гербарий собирают. Листочки, травинки разные воспитательнице Раисе Павловне носят. Принесут – Раиса Павловна похвалит и листочек или травинку в специальную тетрадку положит. А девочки похваленные снова листочки, травинки собирать бегут, еще быстрее бегут.
Походил, походил Генка вокруг своей песочницы, к песочнице соседней пошел. На ней ребята другой группы всегда играли, но в этот раз ту группу куда-то, может, на медосмотр или на экскурсию в музей или в школу увели.
Подошел и замер. От восхищения замер. Лежит на песке машинка легковая игрушечная. Маленькая, игрушечная, а все у нее как у настоящей. И фары серебряные, и окошечки прозрачные, и буковки разные на дверцах, и даже зеркальце крошечное, но настоящее, чтобы шофер в него смотрел и видел, кто сзади едет. А на дверках ручки золотые. А колеса красные-красные и опять же как у настоящей машины, даже на шинах пипочки специальные, через которые насосом можно эти шины воздухом накачивать. Не выдержал Генка. Огляделся по сторонам, схватил автомобильчик и в карман курточки затолкал. Кармашек меньше автомобильчика казался, но растянулся, и машинку даже сверху не видно стало.
До самого вечера Генка не бегал, не играл – за карманчик держался, боялся, кто бы его находку не увидел, не отобрал, не заставил из кармана вытащить, на то же место, где взял, положить. Если и не понимал до конца – чувствовал: что-то не то сделал. Вроде бы и не украл – нашел, но внутри себя какого-то злого, хитрого жучка кусучего-царапучего ощущал. Противный жучок – царапается, царапается, боится всего и всех, боится, но вылезать на белый свет не хочет. Хочется ему, жучку, вместе с Генкой дома уже рассмотреть машинку, проверить, открываются ли у нее дверцы, вращается ли игрушечный руль. Вот и хитрит, подсказывает Генке: «Никому машинку не показывай. Домой неси».
Вечером, забирая сына из садика, мама заметила: сутулится, как-то боком ходит – кособочится. Не впереди ее, как всегда, бежит, отстает.
Забеспокоилась, не заболел ли, не ушибся ли…
– Ничего не болит? Не падал? Не ушибался?..
– Нет, нет, мама. А у нас сегодня няня Славку ругала. Он утром баловался и стакан с молоком опрокинул. А еще нам книжку читали про Снежную королеву. Знаешь, какая интересная сказка…
Елена Сидоровна уже давно заметила, что Генка ведет себя необычно, а значит, с ним произошло что-то такое, что волнует его, но о чем он не хочет рассказать ей. Ясно: набедокурил – подрался, может, тоже разлил, разбил стакан, за что получил выговор от няни, прыгал на кровати во время сон-часа… Вот и эта болтовня на все темы, бессвязная, торопливая…
Детский садик от дома Колосковых находится далеко. До него добрых два километра. Провожая или ведя сына домой, Елена Сидоровна старалась скрасить долгую дорогу, рассказывая Генке сказки, занимаясь с ним азами арифметики: сколько будет птичек на ветке, когда к двум сидящим на ней в гости прилетят еще две? Отвечая на его бесконечные вопросы: «А зачем корове хвост? А почему вон тот дядя качается и сам с собой разговаривает? А что будет, если съесть сразу сто мороженых?..»
В этот раз Генка не просил рассказывать сказки, не задавал вопросы. Тараторил. Явно отвлекал от чего-то важного… тревожного…
Причина всех волнений и тревог обнаружилась сразу, как только они вошли в дом. Снимая с сына курточку, Елена Сидоровна увидела в его кармане красивую игрушку.
– Что это? – Она вытащила автомобильчик из кармана и осмотрела со всех сторон. – Новый. – Зачем-то крутнула колесики. – Новый… Откуда?
– Нашел.
– Где?
– В садике, в песочнице.
– Как это – в садике, в песочнице?..
Генка почувствовал как набухают, растут его уши.
– Как это – в садике, в песочнице… В садике, в песочнице не находят, воруют. Сегодня ты нашел игрушку в садике, в песочнице и принес домой. Завтра ты найдешь дома… папину шапку или мой кошелек и унесешь куда-нибудь. Послезавтра ты найдешь на стоянке чью-нибудь настоящую большую машину… Не разувайся. Надевай куртку. Клади машинку в тот же карман.
Елена Сидоровна взглянула в висящее в прихожей зеркальце, поправила волосы, звякнула ключами.
– Пойдем!
– Куда?!
– Как куда… В детсад. Надо же отнести машинку назад, в песочницу, откуда ты ее случайно взял. Я не верю, что мой сын вор, не верю. Просто ты взял игрушку случайно. Сейчас мы отнесем ее на то место, где она лежала, и все будет хорошо.
– Мама, я устал. Давай отнесем завтра.
– Что ты, что ты, дорогой? А вдруг уже сейчас кто-нибудь ищет свою любимую машинку и плачет? Представь себе, такому же мальчику, как ты, ко дню рождения подарили эту машинку. О ней он давно, давно мечтал. Он принес игрушку, чтобы показать друзьям, и потерял. Ты нашел ее. Хотел отдать, но забыл. А сейчас мы отнесем игрушку на место. Мальчик найдет ее и не будет плакать.
…Второй раз Генка с мамой возвращались домой уже в сумерках. Кое-где в окнах домов засветились огоньки. В густеющей вечерней тишине громко лаяли собаки. Было страшновато. Но мать и сын, забыв об усталости и пережитых треволнениях, шли легко и быстро…
…Не клевало. На лежащие на рогульках удилища то и дело присаживались отдохнуть тонкие молодые, с еще неокрепшими крыльями стрекозы. Совсем рядом от заливчика на сухом, едва подернутом травой бугорке дремали, пригревшись на солнышке, кулики.
Генка устал смотреть на неподвижный поплавок и стал наблюдать за стайкой смешных пузатых рыбок, беззаботно плавающих у самого берега, в полуметре от Генкиных ног.
– Тяни! Тяни! Ге-е-на!
Генка вздрогнул от крика отца и увидел, как удилище медленно, все больше перевешиваясь в сторону противоположного берега, ползет по накренившейся рогульке и вот-вот соприкоснется с водой.
Генка вскочил, схватил удилище и почувствовал, как кто-то, по силе почти равный ему, тащит его в воду.
– Папа!
Федор Васильевич подошел к сыну и встал позади него. Однако выхватывать удилище из рук Генки не стал. Федор Васильевич не был заядлым рыбаком, но вся его сознательная жизнь, можно сказать, прошла на берегу Большой реки и он с детства знал неписаный рыбацкий закон – не лезть под руку везучему рыбаку, дать ему самому побороться с крупной рыбиной, ведь именно в этой борьбе сладость и радость рыбалки, даже в том случае, если победителем из нее выходит не он, а рыба.
– Папа!
– Тащи! Тащи!
Не выпуская удочку из рук, Генка попятился, почти побежал от воды. Плеск! Еще плеск! И на траву вывалился широкий золотобокий карась.
– Не упусти!
Генка всем телом шлепнулся на карася и уже с добычей в руках отбежал от берега.
Федор Васильевич увидел широченную улыбку сына, его сияющие глаза и еще раз пожалел о той горячности, с которой он отчитывал Генку за попытку вытащить попавшую на чужой перемет рыбу, но тут же попытался оправдать себя: «А в общем-то так и надо. Стоит человеку заступить за границу дозволенности и… Наверное, так и надо…»
