– Короче, события происходят в мрачном будущем. Все подростки, живущие в Колонии, в шестнадцать лет проходят Испытание, которое определяет их дальнейшую судьбу. А поскольку Вэл проходила его в последнем списке, ее результаты оказались подтасованы. Потом она узнала, что заправляющая всем этим Цитадель обманывает людей. И теперь она борется с системой.
– То есть… это что-то вроде «Голодных игр».
– Да, но не совсем. – Я немного сбита с толку. – Хотя вообще мне кажется, большинство этих историй чем-то похожи. А на самом деле все они об одном – о взрослении.
– Что ты имеешь в виду? – Каллум щелкает костяшками пальцев и заглядывает мне в глаза, словно действительно хочет услышать ответ.
– Я имею в виду… что было бы здорово, если бы, пройдя такое Испытание, ты мог найти свое место. Если бы кто-то мог оценить каждую мысль в твоей голове, твой опыт, твои навыки и указать потом: «ВОТ ОНО». Вот то, чем ты должен заниматься. Вот то, что сделает тебя счастливым. Вот кто ты есть.
– Но только никто не знает, кто он есть.
– Согласна. Однако, прочитав достаточно подобных книг, все равно можно утверждать: я гриффиндорец, или Бесстрашный, или, как в «Категориях», Ученый и Ремесленник. В этой серии книг мне бы в шестнадцать лет сказали, суждено ли мне быть художником. Если нет, то я и не стала бы тратить на это свое время.
– А разве не интереснее делать то, что тебе нравится, а потом смотреть, что из этого выйдет?
– У тебя какой-то оптимистичный взгляд на жизнь, – говорю я.
Каллум седлает скамью и оказывается ко мне лицом.
– Но ведь жить так гораздо лучше. Ты сама выбираешь, кем хочешь быть. Тебе не нужно родиться с какими-то особенными способностями или иметь чье-то разрешение. Если хочешь быть художником, просто постарайся и стань им!
– У тебя все так просто. Ну а кем хочешь быть ты?
– Не знаю, – отвечает он и перекидывает ноги на другую сторону скамьи. – Я вроде бы хочу поступить на международное право. Уехать из Ирландии.
– Ты подаешь заявления не только в ирландские колледжи?
– Э-э, да. Ты же сейчас про университеты, да? На Оксфорд шансы малы, так что я еще подал в Тринити-колледж и Университетский колледж Дублина, а также в Уэслианский и Брауновский университеты в Штатах.
– Да ладно! Я подаю в ШДРА – Школу дизайна Род-Айленда. Она прямо по соседству с Университетом Брауна.
– Ха! А я даже не знал, что там есть художественный вуз! Почему именно туда?
– Ну, это одно из лучших учебных заведений для художников в стране. А почему из всех американских колледжей – университетов – ты выбрал именно Брауновский?
– Просто я влюблен в Эмму Уотсон и думал, что она все-таки появится на некоторых встречах выпускников.
Я легонько шлепаю его по руке.
– Ладно, это же великий университет! Входит в Лигу плюща
[13], верно? А еще там тебя не заставляют сразу же выбирать, чем ты хочешь заниматься.
– Вообще-то все колледжи не заставляют тебя выбирать сразу.
– А в Соединенном Королевстве все наоборот! Ты поступаешь на какую-то программу и остаешься привязан к ней. Например, ты хочешь быть врачом, в восемнадцать лет подаешь заявку, и тебя зачисляют.
– Но в восемнадцать лет никто не знает точно, чем он хочет заниматься! Это же несправедливо! Люди постоянно меняют свои решения. Как можно узнать, что тебе подходит, еще до поступления в колледж?
– Видимо, поэтому… – Он сверяется с обложкой книги. – Мисс Валентина Невервудс борется с Обществом.
– Она борется с Цитаделью. В Обществе они живут.
– Теперь я понимаю, почему тебе так нравятся эти книги.
– И почему же?
– Она – в Обществе, ты – в Оме…
– Что ты имеешь в виду? – недоумеваю я.
Он хочет сказать, что Ом превращается в поле смертельных схваток за звание любимчика Айне и Деклана?
Каллум, выразительно округлив глаза, ждет, когда до меня дойдет смысл сказанного.
– Ну как же? – наконец поясняет он. – ОБЩЕСТВО молодых художников графства Донегол. Тебя сюда приняли. Ты – художник. Это и есть твое Испытание.
Мой смех разносится по всему кладбищу. Где-то злобно вскрикивает летучая мышь или ястреб.
– К счастью, оно устраивается не каким-то там диктатором.
– Вот уж не знаю… – с улыбкой замечает Каллум. – Мейви мне тут рассказывала про Деклана не самые приятные истории…
– Мне так повезло, что я оказалась тут, – не задумываясь, выдаю я.
– Что значит повезло? – удивляется Каллум. – Ты действительно талантлива. Ты же попала сюда, верно? А это непросто. Каждый год они отказывают сотням людей.
Ощущая ком в горле, я раздумываю: стоит ли говорить ему, кто мой дедушка? И стоит ли делиться догадками, что в программу легче попасть, если находишься в родстве с настоящим сокровищем мира искусства?
Вслух я всего этого не произношу. А просто забираю у Каллума сумку и начинаю в ней рыться.
– А что там у тебя? – кокетливо спрашиваю я, строя из себя Кейт Хадсон в какой-нибудь романтической комедии.
– Вот! – Каллум встает и изящным жестом фокусника извлекает огромное покрывало и горсть шоколадных батончиков. – Я подготовился.
Он расстилает покрывало на земле и подзывает меня к себе.
Я читаю названия батончиков.
– «Виспа»? «Тоффи Крисп»? «Кранчи»? «Дэйри Милк»?
– У вас в Штатах нет «Дэйри Милк»? Его же делает «Кэдбери»!
Я выбираю батончик «Виспы» и откусываю кусочек. У нас точно нет таких – тонкие полоски пористого тягучего шоколада просто тают во рту.
– Наверное, у нас есть «Кэдбери», просто моя мама не из тех, кто покупает сладости. Только на Хэллоуин она раздает «Золотых рыбок».
Каллум выпрямляется:
– Золотых рыбок?
Проходит какое-то время, прежде чем меня осеняет. Я начинаю хохотать, не заботясь о том, что у меня может появиться двойной подбородок или я зафыркаю как пьяная корова.
– «Золотые рыбки». Это крекеры. У нас в Америке продаются маленькие печеньки в форме рыбок.
– Я бы предпочел, – говорит Каллум, – чтобы вы раздавали домашних рыбок.
Некоторое время мы сидим молча и любуемся тем, как небо из серо-голубого становится серым, а потом окрашивается в чернильно-синий цвет. На надгробия ложится лунный свет, оставляет блики на траве. После шоколада мою голову окутывает легкий туман. Мозг словно заполнен белым шумом старого телевизора.
