– Со мной все в порядке, – произносит Пахан с улыбкой. – Тут какая-то ошибка.
– Приносим извинения, – бормочет Оксана и касается поверхности воды пластинами дефибриллятора. Пахан вздрагивает, выпучивает глаза и оседает вбок, затем опрокидывается на спину, суча ногами под водой. Его лицо приобретает землистый цвет, а губы становятся синевато-серыми. Пальцы дергаются и вяло пытаются схватиться за воду. Я отмечаю, что руки у него неожиданно маленькие для человека, которому доводилось убивать топором.
– Может, добавим? – предлагаю я.
– Отойди-ка, – говорит Оксана и дает новый разряд.
Но Дзабрати все никак не умирает. Он лежит с открытым ртом, положив голову на воду, и глядит на меня с грустью, словно разочарован моим выбором парика. Я опускаюсь на колени, одной рукой хватаюсь для устойчивости за Оксанино запястье, а другой – погружаю его голову в бассейн и держу так, пока не перестают подниматься пузыри. Ничего особенного. Мне даже не пришлось слишком напрягаться.
Не успеваю я подняться с колен, как в комнату, хлюпая пластиковыми шлепанцами, вбегают те двое, что сидели на входе.
– Сердечный приступ, – объясняет Оксана. – Пытаемся его откачать. Поможете?
Один из парней спускается по лесенке в воду, и они вдвоем вытаскивают голое тело Пахана на кафельный пол. Пока они заняты, Оксана тайком снимает камеру с верхней части дверной рамы. Присев у мокрого трупа, я механически пытаюсь произвести сердечно-легочную реанимацию. Но она почему-то никакого эффекта не дает – кто бы сомневался.
Через час мы с Оксаной идем от нашей «Скорой», которую припарковали там, где взяли – у Альфа-Банка на Московской. Мы снова в своей одежде. Медицинская форма, парики и оборудование – все это заброшено в приемник мусоровоза, и сейчас направляется куда-то на свалку.
– Мне ужасно жаль, что так вышло с телефоном… – начинаю я, но Оксана – в любвеобильном, чуть ли не легкомысленном настроении. Под кожаной курткой на мне сегодня свитер в черно-желтую полоску, и она зовет меня pchelka.
– Ты прекрасно справилась, – говорит она, беря меня под руку и ведя, пританцовывая, к метро. – Ты держалась реально офигенно. Я супергоржусь тобой.
Решив, что она проголодалась, Оксана тянет меня в полупустой Макдоналдс, и мы берем по «Хэппи Милу».
– Люди думают, будто между жизнью и смертью есть жесткая граница, – произносит она, набивая рот картошкой фри. – Но это совсем не так. Там лежит настоящий космос. Это потрясающе.
Я разворачиваю бургер. Мы сидим бок о бок, касаясь друг друга плечами.
– Даша не сказала, когда даст нам деньги и документы?
– Сказала. На этой неделе.
– А у нас есть план?
– Есть!
– И каков он?
– Доверься мне, pchelka.
– Нет, ты же помнишь, что тоже должна мне доверять.
– Ах, да, точно. Ну ладно… Мы можем обсудить это вечером?
– А почему не сейчас?
Я чувствую, как под мой свитер проскальзывает рука, а пальцы начинают пощипывать мою талию.
– Это не ответ. И оставь в покое мой жир.
– Я люблю твой жирок.
– А остальную меня?
– Х-м-м… – Она поворачивает голову вполоборота. – О боже, вы только взгляните на это лицо! Я тебя дразню.
– Смешная девчонка. Итак, что мы собираемся делать?
Ее рука продолжает свою экспедицию. Кончик пальца зондирует мой пупок.
– Давай вернемся в квартиру.
– Зачем?
– Ты знаешь, зачем.
Я откусываю от бургера. Этот жирный запах висит между нами в воздухе.
– Ведь я тут ни при чем, да? Тебя тянет на секс из-за того, что мы сделали в бане.
– Честно? И то, и другое. – Она вытирает подбородок салфеткой.
– Что именно возбуждает тебя в убийстве этого старого мерзкого козла? Ведь это все было довольно отвратно.
– Этот гамбургер, pupsik, тоже довольно отвратен, но порой тебе хочется именно его. На одной черной икре не проживешь.
– Продолжай.
– Когда я убиваю таких, как Пахан, я чувствую могущество. Константин говорил: «Ты – орудие рока». И мне это понравилось. Мне нравится, что я меняю историю, и что если бы не я, мир был бы другим. Ведь в итоге разве не все мы об этом мечтаем? Изменить мир.
В кафе входят человек пять-шесть полицейских и, окинув беглым взглядом зал, начинают пялиться на девушек за стойкой.
– Не смотри на них, – шепчет Оксана, потихоньку убирая руку из-под моего свитера, и я перевожу взгляд на оставленный кем-то номер «Известий». Передовица посвящена грядущему новогоднему саммиту в Москве с участием президентов России и США.
Один из ментов неторопливо подваливает к нам.
– Отпросились на обед? – У него гнусное лицо с раздражением от бритья.
– Туристы, – говорит Оксана по-английски. – Ne govorim po-russky, – добавляет она с комично кошмарным акцентом.
– Ty amerikanka?
– Англичанка.
– Pasport?
– В отеле. Four Seasons. Sozhaleyu. Извините.
Он кивает и отходит к товарищам.
– Мудак, – шепчет Оксана. – Не надо было нам сюда идти. Думаю, они поверили про туристок, но все могло закончиться плохо. Нам надо быть осторожнее.
Полицейские еще пару минут топчутся в кафе, обмениваются с женской частью персонала легкими бессодержательными репликами, вынимают телефоны, делают селфи и уходят.
– Зачем они сюда приперлись? – шепчет Оксана. – Что они, б…, здесь делали, что за селфи? Ты заметила – они ничего не купили? Даже стакана колы.
– Просто заглянули на минутку погреться, проведать девушек.
– Возможно. Надеюсь.
– Знаешь, чего я ужасно хочу? – говорю я. – Вот бы поехать в центр. Говорят, Петербург – один из самых красивых городов в мире, и я всегда мечтала сюда съездить, особенно зимой. Дворцы, художественные музеи… Просто погулять по улицам, посмотреть на замерзшую Неву. Это, наверное, сказочно.
– Знаю. Я тоже хотела бы увидеть. И однажды мы непременно увидим. Но сейчас в центре слишком опасно. Там повсюду системы массовой слежки – видеонаблюдение, распознавание лиц, вот это вот все, – и мы должны исходить из того, что «Двенадцать» секут эту информацию и ведут за нами охоту. И это касается всех больших городов мира. Так что пока нам стоит держаться окраин.
– Пообещай, что мы сюда однажды вернемся и вместе все исследуем. Пообещай.
– Ладно.
– Нет, ты скажи. Я обещаю…
– Я обещаю, что мы вернемся в Санкт-Петербург и вместе погуляем по набережным Невы…
