Бледная женщина возвращается и ведет меня в обшарпанный женский туалет. Она нашла мне футболку, замызганный розовый свитер и выцветший рабочий комбинезон. На двери висит грязное полотенце для рук. Женщина жестами указывает на одежду и исчезает. Переодевшись в сухое и прихромав назад, я застаю весело болтающих Вилланель и Дашу. Там, где лежал бандит с пробитой головой, теперь лишь кровавое пятно. Когда я подхожу, Вилланель и Даша устремляют на меня взгляды.
– Мило выглядишь, – обращается ко мне по-английски Вилланель. – Тебе идет пролетарский шик.
– Угу, очень смешно. Ты успела заметить, что еще пять минут назад твоя новая подруга меня пытала?
– Да ладно, она извиняется, и ей правда очень жаль. И потом, она не новая подруга, а старая. Мы знакомы еще по тюрьме.
– Мир тесен.
– Да уж. Даша в Добрянке была известной личностью по кличке Шеевёртка. Ее отец был известный вор в законе. В Питере он имел такой вес, что прокуроры не осмелились судить ее в городском суде, а отправили за несколько тысяч километров в Пермь. И семья даже там смогла все уладить.
– Круто.
– Anglichanka? – спрашивает Даша, белозубо мне улыбаясь. – Ты англичанка?
Я игнорирую ее вопрос. Мои плечи до сих пор нестерпимо болят.
– А за что ее судили? – спрашиваю я Вилланель по-английски. – Что она натворила?
– Как-то вечером ехала в метро домой из института. Вагон был битком набит, и какой-то чувак стал ее лапать.
– Мою задницу, – добавляет Даша. – И я… – Она жестом показывает, как берет чувака за голову и яростно выворачивает. – Его шея так и хрустнула… как popkorn.
– Боже.
– Да ладно, я знаю.
– А свидетелей разве не было?
– Были, но отец с ними пообщался. – Потом она переходит на русский.
– Она говорит, это был ее эпизод. «MeToo», – объясняет Вилланель.
Глава 4
– Думаю, тебе пора называть меня Оксаной, – говорит она с ноткой сожаления в голосе.
– Наверное, пора. Мне нравилось Вилланель.
– Знаю. Классное имя. Но сейчас это опасно.
– Угу. Ладно… Оксана.
Мы лежим друг напротив друга в огромной старой эмалированной ванне в Дашиной квартире. Высокие окна выходят на магистраль, откуда еле слышно доносится гул машин и лязг трамваев. Оксана, само собой, заняла конец ванны, противоположный от кранов, но горячая вода – все равно настоящее счастье после нашего заточения в контейнере.
Квартира – на третьем этаже массивного неоклассического здания в районе под названием Автово. Судя по всему, этот дом когда-то считался шикарным, такие строили для коммунистических шишек и их семей, но он явно уже пришел в упадок. Сантехника износилась, трубы щелкают и урчат.
– Смотри, какого цвета вода, – говорит Оксана, играя с пальцами на моей ноге.
– Вижу, грязноватая. А от твоего пердежа она чище не становится.
– Еще как становится! Это же прикольно. Гляди. Сжимаешь задницу – маленькие пузырьки, расслабляешь – большие.
– Грандиозно.
– Когда живешь одна, становишься экспертом в таких вещах.
– Наверняка. А что у нас с Дашей?
– В смысле, что у нас с Дашей?
– В смысле – мы у нее в гостях, в тюрьме или…?
– Мы с Дашей вместе сидели в Добрянке, и по бандитскому кодексу под названием vorovskoy zakon, мы – сестры. Сестры по убийству. Это значит, что она должна мне помогать. Я сказала ей, что была torpedo, стрелком, и работала на одну могущественную европейскую семью, а потом мне пришлось быстро свалить. Сейчас это все, что ей надо знать.
– А я?
– Про тебя она не спрашивала.
– Я – просто подружка у torpedo?
– Хочешь, чтобы я поведала ей про МИ-6? Я рассказала ей достаточно, чтобы она мне доверяла, потому что сейчас она нам нужна. Нам нужны новые документы, а она может это устроить. Или, по крайней мере, знает людей, которые могут это устроить. Короче, мы можем жить здесь сколько хотим, она нам поможет и не сдаст. Но взамен она ждет от меня ответной услуги. Что-то серьезное. Пока не знаю, поживем – увидим.
– А что делать мне?
– Ничего. Не добавишь горячей воды? На этом конце уже остывает.
– Хватит горячей воды. В каком смысле ничего?
– В смысле – ну не знаю – просто гуляй, что хочешь, то и делай. Даша знает, что ты – моя женщина. Она не станет втягивать тебя в криминал.
– Блин! Это выглядит… Даже не знаю, как это выглядит.
Она кусает большой палец моей ноги.
– А ты что же, хочешь стать гангстером, pupsik?
– Я хочу быть рядом с тобой. Я проделала весь этот путь не за тем, чтобы просто шляться по магазинам.
– А я – за этим. Я хочу, чтобы ты выглядела потрясающе.
– Серьезно, Оксана, я же не просто твоя детка.
– А кто же еще? Ты в курсе, что твои ноги на вкус – как сыр «Эмменталь»? Который с большими дырками.
– А ты в курсе, что ты реально, серьезно, б…, ненормальная?
– Я ненормальная? При том, что в одной ванне с психопаткой лежишь именно ты.
Я пытаюсь поудобнее пристроить голову между кранами.
– Чем занимается Даша?
– Контрабанда, крышевание, наркотики… Скорее всего, в основном – наркотики. У ее отца, Геннадия, была бригада в купчинской братве, а эта братва контролирует в Питере весь героин. Когда он отошел от дел, то передал бригаду Даше. Это почти неслыханно, чтобы женщина имела у бандитов такой ранг, но она к тому времени уже была официально признанный vor v zakone и люди ее уважали.
– Еще бы. Она – гребаная садистка.
– Ева, pupsik, тебе пора уже забыть это утро и жить дальше. Попытайся взглянуть ее глазами. Склад «Прекрасной невесты» платит ей как крыше, а тут появляемся мы и устраиваем там реальный боже-ж-мой. Даше нужно было показать людям, что она контролирует ситуацию.
– Пытать меня было не обязательно.
– Ну, немножко попытала.
– Было бы множко, не появись ты.
– Она просто делала свою работу. Почему, когда женщина на своем рабочем месте проявляет служебное рвение, ее сразу все называют сукой?
– Хороший вопрос.
– А я тебе скажу. Это потому что пытки и убийства считаются мужским делом, а когда тем же начинает заниматься женщина, это разрушает гендерные стереотипы. Это смешно.
– Знаю, солнышко, жизнь несправедлива.
– Она действительно несправедлива. И, кстати, просто к сведению, – она брызгает ногой мне в лицо, – я бы не отказалась от «спасибо» за то, что утром тебя вытащила.
