Его взгляд вновь обратился к Эриху. После долгой паузы он протянул руку:
– Спасибо тебе.
Эрих протянул свою, и двое мужчин обменялись рукопожатиями.
Уилл прочистил горло.
– Джон-Джон говорит, что у тебя есть сын Ганс.
На губах Эриха медленно расцвела улыбка.
– Да. И когда он вырастет, он хочет стать лошадью. Или фермером, как папа.
Уилл опустил руку на голову Джона-Джона.
– Наверное, мальчишки везде одинаковые. Джон-Джон вчера сказал мне, что хочет стать мулом.
Их голоса неторопливо разлетались по двору. Они говорили о следующем поколении молодых людей, и в их голосах слышалась надежда, что те смогут вырасти фермерами, а не солдатами.
Я проскользнула мимо скопления людей внутрь дома, чтобы схватить свитер, а затем вышла через заднюю дверь в сторону ручья, который окаймлял юго-восточную границу земельного надела. Возле нее под защитой окружающих его кипарисов располагалось семейное кладбище. Здесь было самое лучшее место для наблюдения за закатом над Дельтой и для последнего «прощай».
Я не была там с возвращения Уилла, но теперь, когда жатва окончилась, я не знала, когда я сюда вернусь, и вернусь ли вообще. Я прошла через кованую ограду и нашла надгробие Джонни. Под плитой его не было – лишь миниатюрная пушка времен Гражданской войны и солдатики – его любимые игрушки в детстве.
Я смотрела, как солнце медленно спускалось по осеннему небу, заглядывая сквозь извилистые ветви кипарисов. Насекомые пронзали темную воду болота, мягкий вечерний свет, прощаясь, лег на поверхность.
– Ты пропустишь ужин.
Я повернулась на голос Уилла.
– Не хочу пропустить закат. Не знаю, будет ли у меня еще такая возможность.
Он встал возле меня, и мы некоторое время молчали. Он присел возле надгробия Джонни и провел пальцами по имени своего брата.
– Ты думаешь, что по-настоящему знаешь людей, с которыми вырос. Я всегда считал, что Джонни думает только о себе. Но это ведь не так, да?
У меня перехватило дыхание.
– Почему ты так сказал?
Он поднялся и посмотрел мне в лицо своими серьезными глазами, в которых отражалось заходящее солнце.
– Он любил Джона-Джона как своего собственного, да?
Я медленно кивнула, не в силах выдавить ни слова.
– Я это понял, только когда я вернулся и Джон-Джон сказал мне про свой день рождения. Сначала я на тебя злился из-за того, что ты мне не сказала. А потом я понял, что я тебе так и не дал шанса этого сделать. Я просто записался в добровольцы и уплыл, думая, что смогу забыть тебя.
Я проглотила ком в горле.
– Джонни был хорошим отцом. Это заставило его повзрослеть.
Несколько секунд Уилл хранил молчание.
– Джонни всегда был его отцом, – наконец, проговорил он. – Я не хочу, чтобы кто-то думал иначе.
Я кивнула, понимая сложную и в то же время безотносительную любовь между братьями.
– Ты не обязана уходить, Джинни. Я бы хотел, чтобы ты осталась. И Джонни бы этого хотел.
Я подняла на него глаза, не в силах произнести ни слова.
– Он написал мне за день до смерти. Как будто он знал… – Уилл тряхнул головой. – Он попросил меня попрощаться за него с мамой и папой. – Он неотрывно смотрел мне в глаза. – И позаботиться о тебе и Джоне-Джоне.
Он замолчал, когда стайка воробьев взмыла в небо с верхушек деревьев и, покружившись несколько секунд над нашими головами, улетела в сумерки. Весной они улетят на север, но снова вернутся в Дельту следующей зимой. Казалось, гигантский магнит тянул нас обратно домой, в то место, где все началось.
Я закрыла глаза, увидев небрежный почерк Джонни в письме, которое он написал мне в ту же самую ночь, что и своему брату.
«Сегодня я выдвигаюсь в расположение противника, потому что я слишком труслив, чтобы вынести хоть еще один день сражений или пустить себе пулю в лоб. Ты сделала меня счастливым, Джинни, и я надеюсь, что теперь и ты найдешь свое счастье. Жаль, что не смогу увидеть еще один закат на Дельте. Быть может, ты, когда увидишь его, подумаешь обо мне и о том, как сильно я тебя любил».
Я знала, что не покажу это письмо Уиллу, что я уничтожу его, чтобы последними словами Джонни были те, которые он написал Уиллу – о его любви к его семье. Он навсегда останется героем для тех, кто знал и любил его.
– Мы сможем начать все заново, Джинни?
Я на секунду задумалась.
– Мы уже никогда не сможем стать теми людьми, какими были раньше, да я и не хочу этого. – Я коснулась его руки. – Но, возможно, мы сможем начать с самого начала. Теми людьми, которыми мы стали.
Солнце растекалось желтым по горизонту, словно масло, тающее на сковороде.
У меня все поплыло перед глазами.
– Джонни хотел, чтобы я вспоминала его на закате.
Уилл обнял меня, и моя голова легла ему на плечо так, словно всегда там находилась.
– Это хорошее воспоминание.
– Да, – проговорила я. – Хорошее.
– Ты останешься? С нами. – Я почувствовала его дыхание на своей макушке. – Со мной.
В небе забрезжил, прощаясь, последний проблеск света.
– Навсегда.
За последние четыре года мы изменились, оставив позади тех, кем мы когда-то были. Но мы поняли, что перемена – это не только движение вперед; перемена – это объединение, обновление и новые возможности.
Но кое-что никогда не меняется. Однообразный пейзаж Дельты Миссисипи с ее бесконечными пашнями, нарезанными в плодородной пойменной почве. Закаты, тонущие в окруженных кипарисами болотах и в огромной реке, чьи излучины снова и снова сопротивлялись людской потребности удержать ее в границах. Последовательная смена времен года, говорящая нам, когда сеять и когда жать. Джонни останется в нашей памяти все тем же очаровательным мальчишкой, который никогда не вырастет и никогда не изменится. И навсегда будет героем для сына.
Все так же обнимаясь, мы двинулись обратно к дому, где в окнах горел свет, зовя нас домой. Остатки дневного света потонули в темной земле, а мы оставили войну и прошлое позади и шагнули в наше будущее. А я размышляла над тем, что иногда самые лучшие тайны – те, которые никогда не раскроются.
Благодарности
Искренняя благодарность Кристине Макморрис за то, что она возглавила этот потрясающий проект и убедила авторов целиком и полностью принять общую концепцию истории. «Центрального вокзала» никогда не было бы без нее. Также спасибо издателю Синди Хван за то, что она разглядела потенциал в антологии, сосредоточенной вокруг визитной карточки Нью-Йорка в поворотный момент истории – это поистине мечта любого писателя!
