– Твои родители разрешили приехать так далеко одной?
Сквозь его неверие проступило невольное удивление.
– Мнение моего папы меня больше не интересует. Мама предложила дать мне денег на билеты, но я сказала ей, что заплачу сама. – Я сделала глубокий вдох. – Я продала твое обручальное кольцо, чтобы взять на наш первый переезд билеты получше – на «Двадцатый век лимитед», и чтобы оплатить ночь в Билтморе. Это, конечно, расточительно, но мы с мамой всегда там останавливались, когда приезжали сюда.
Я покраснела, понимая, что от старой Джинни все же что-то осталось. Казалось, я упрямо цепляюсь, словно ребенок, за подол своей матери.
Уилл закинул вещмешок на спину, словно собрался уходить.
– Извини, но ты зря потратила свое время. Я уж лучше автостопом доберусь до Миссисипи, чем проведу в твоей компании даже пять минут, не говоря уж о двух днях в поезде.
Я коснулась его рукава – того, на котором выстроились в ряд три желтые линии. Каждая за один из трех шестимесячных периодов, которые он провел в зоне боевых действий, ни разу не получив отпуск. Я видела, что он хотел отдернуть руку, но я удержала его.
– Я обещала твоим родителям, что привезу тебя домой в целости и сохранности. И если ты решил ехать автостопом, то, наверное, мне просто придется голосовать рядом с тобой.
Он окинул меня взглядом – от головы до кожаных туфель-танкеток; на его лице отразилась странная смесь злости и изумления. И нерешительности. Уголок его рта чуть приподнялся.
– Достаточно заманчиво, чтобы воспринимать тебя всерьез.
Раньше я бы надула губы или топнула ногой, но страсть давно прошла, сменившись желанием показать Уиллу, что я уже не та девчонка, которую он бросил. Опустившись на колено перед саквояжем, я раскрыла его и вытащила обернутый бумагой сверток, аккуратно уложенный сверху, рядом со сложенным письмом, который я захватила, чтобы передать Уиллу. Если, конечно, мне хватит смелости.
Я снова встала и отдала ему сверток. Он медленно развернул его и извлек темно-синюю бутылку, в которой когда-то находилась сарсапарилла
[84], купленная на ярмарке штата.
– От Люсиль? – спросил он внезапно охрипшим голосом.
Я слабо улыбнулась.
– Она сняла ее со своего бутылочного дерева
[85] и попросила отдать тебе, если с тобой будут проблемы. Она должна помочь тебе сосредоточиться на том, чтобы как можно скорее попасть домой. – Я сделала паузу. – Она сказала, что ты можешь унюхать внутри запах тины из Миссисипи, который точно заставит тебя тосковать по дому.
Я вспомнила запах хозяйственного мыла, которым она намывала полы, державшийся на ее коже, как платье, и слезы, катящиеся по ее смуглому лицу, когда она передавала мне бутылку.
Он уставился на синюю бутылку, и на его лице в первый раз появилась улыбка. Он поднес горлышко бутылки к носу и принюхался.
– Думаю, она права по поводу тины из Миссисипи. – Он аккуратно упаковал бутылку и вернул ее мне. – Могу я посмотреть билеты?
С облегчением я открыла свою сумочку и вытащила билеты, лишь на секунду поколебавшись, прежде чем передать их Уиллу.
– Я уже проработала расписание поездов на следующие два этапа нашей поездки от Чикаго. Я подумала, что мы могли бы покупать билеты на вокзалах, когда прибудем туда. Так нам будет легче планировать время…
Я замолчала, когда Уилл отошел от меня к молодой паре у информационного стенда. Это был рядовой и красивая темноволосая девушка, чей безымянный палец на левой руке украшало золотое кольцо. Они повернулись к Уиллу.
– Я не ослышался? Вы говорили, что направляетесь в Чикаго? – спросил он.
Мужчина – почти мальчишка – улыбнулся.
– Да, сэр. Я везу свою невесту знакомиться с моей семьей. Она француженка.
С возрастающей тревогой я наблюдала, как Уилл изучает воинские знаки отличия и дивизионные нашивки.
– Служили в Нормандии?
– Да, сэр. Первая пехотная. Омаха-Бич. Мы были в самой гуще.
– Да уж, – согласился Уилл со странной улыбкой, и я поняла, что он намеревается сделать. Он протянул им билеты. – Это свадебный подарок для вас и вашей невесты. Желаю вам обоим всего самого наилучшего.
Солдат уставился на билеты с логотипом «Двадцатый век лимитед», украшающим верхнюю часть билета, и изображением поезда на нижней. Потом, осознав, он широко раскрыл глаза.
– Спасибо. Спасибо, сэр! – воскликнул он, свободной рукой крепче прижав невесту к себе. Он все еще продолжал благодарить, когда Уилл приблизился ко мне.
– Слишком изысканно для меня. Надеюсь, ты не возражаешь, – добавил он, посчитав, что я буду возражать. Он двинулся к билетным кассам. – Нам, наверное, нужно купить два билета до дома.
Не зная, плакать мне или смеяться, я бросила взгляд на жизнерадостную парочку, которая все еще обнималась и обменивалась репликами на смеси из английского и французского. Схватив саквояж, я двинулась следом за Уиллом к окошкам касс. Жаловаться я не собиралась. Уилл был жив, и я хотела отвезти его домой – этого было вполне достаточно.
Он не обратил на меня внимания, когда я встала рядом с ним в очереди, упорно глядя перед собой. От тяжелых сумок у меня горели ладони, но ему я об этом говорить не собиралась. Не все сразу.
Я отвлеклась от своих мыслей, краем глаза заметив что-то желтое. Этот цвет смотрелся странно среди потоков коричневого и серого. Это оказалась девушка в мятом шелковом платье с небольшим чемоданом в руках и шляпой, столь же помятой, как и ее лицо. Она быстро шагала вперед, а когда миновала очередь, в которой мы стояли, побежала в сторону одного из выходов на платформу, крича: «Давид!»
Я наблюдала за ней, пока она не исчезла из виду, надеясь, что эта девушка с такой искренностью в глазах найдет своего Давида вовремя.
Голос Уилла напугал меня. Я взглянула в такие знакомые и одновременно чужие глаза, направленные на меня.
– Мысли о доме помогли мне пережить войну. Пожалуйста, не порти мне воспоминания разговорами о моем брате.
Я подумала о письме, приютившемся возле бутылки в моем саквояже, и задалась вопросом, с какой целью я его привезла. И с какой целью я приехала в Нью-Йорк.
Мы хранили молчание, лишь иногда перебрасываясь фразами, необходимыми, чтобы найти дорогу и добежать до платформы, где нас ждал наш поезд – далеко не такой пышный и роскошный – «Росомаха». Поднимаясь на поезд и готовясь к долгой дороге домой, каждый из нас размышлял о том, что изменилось за последние три года. И о том, что осталось прежним.
