Мама стояла у больших часов с Джеком. Я звала их обоих, и каким-то чудом, в шуме и волнении железнодорожного вокзала, они услышали меня. Они услышали меня, и, когда обняли меня, я могла думать лишь о том, что мое место – рядом с ними.
– Я хотела спрятаться, – призналась я. Мне было нужно, чтобы они знали о том, что я сожалею.
Я столько раз ошибалась.
– Милая моя, мы бы тебя нашли, – сказал Джек, поднимая наш чемодан. От того, как он это произнес, глаза мамы наполнились радостью. Я тоже почувствовала тепло его слов. – Ты готова, Молли?
Мама посмотрела на меня с тревогой.
– Да, – ответила я, взяв ее протянутую руку. Да, я была готова идти.
Благодарности
Я бы хотела поблагодарить Роджера Уоттса за то, что он великодушно провел экскурсию по американскому аэродрому времен Второй мировой в крошечной деревушке Ратлсден в графстве Суффолк, Англия. Во время войны этот аэродром использовался 322-й и 447-й группами бомбардировщиков Восьмой воздушной армии ВВС США. Когда мы стояли на настоящей диспетчерской вышке и смотрели на то, что теперь стало фермерскими угодьями, способность Роджера оживить это удивительное прошлое через личные истории и зафиксированные факты оказалась для меня просто бесценной.
Нить жемчуга
Пэм Дженофф
Светлой памяти моих бабушек и дедушек, в особенности Бабби Файги, чье поистине отважное путешествие из Китая в Америку вдохновило меня на эту историю.
Элла вышла на платформу, все еще ощущая под ногами мягкое покачивание поезда. Обдумывая, куда ей идти, она поправила свою шляпу. На самом деле, это была мамина шляпа, сделанная одиноким еврейским портным из района Хункоу. Мама настояла на том, что Элле она понадобится. Теперь шляпа казалось старомодной и слишком чопорной, как и платье, которое было на добрый дюйм длиннее, чем подолы нью-йоркских женщин, изящно порхавших мимо нее.
Она отошла к стене, чтобы выбраться из потока пассажиров, хлынувшего в разные стороны. Струйки сигаретного дыма образовывали над головой облако, похожее на подушку. Толпа не обращала на нее никакого внимания; Элла привыкла к людским массам на Шанхайском рынке и научилась сновать среди человеческих масс, которые сжимались так тесно, что, казалось, составляли с ней единое целое. Не раз она выбиралась оттуда со странными отпечатками на руках, оставленными чужими сумками и вещами.
Элла прислонилась к прохладной, шершавой стене, наслаждаясь своей безликостью, позволившей ей слиться с фоном. Такую роскошь она редко могла себе позволить в Китае, где, независимо от того, насколько обычной она себя ощущала, она выделялась из-за пшеничного цвета волос и голубых глаз. Но в поезде она отлично научилась не привлекать ненужного внимания к путешествующей в одиночку женщине. Здесь она могла посреди дня просто стоять и наблюдать за парадом пассажиров, проезжающих через Центральный вокзал. Повсюду были солдаты. Тяжесть войны исчезла с их лиц, но боль и лишения были еще достаточно свежи, и от этого их взгляды с благодарностью метались по окружающим их обыденным вещам. Мужчина в шляпе-котелке пронесся мимо, едва не столкнувшись со старушкой, которая хромала по платформе. Элла всегда поражалась бесстрашию пожилых пассажиров, которые смело вклинивались в толкучку в шанхайских автобусах – этих сутулых женщин с широкими и обвисшими, как у шарпея, лицами.
Наконец, Элла двинулась вперед, стараясь шагать широко и уверенно, чтобы попадать в ногу с толпой. Она миновала двойные двери, ведущие в вестибюль отеля. Зал «Билтмор» – гласил знак возле дверей. На другой стороне, не обращая внимания на окружающих, стояла пара, слившись в крепких объятиях. Взгляд Эллы невольно притягивало к той точке, где встретились губы этой пары. Она спрашивала себя, на что это похоже. Обернувшись, она увидела другую пару, у ног которой стояла девочка трех или четырех лет. Внезапно ей стало казаться, что, куда ни посмотри, люди стояли вместе с кем-то. И лишь она – в одиночестве.
Да, в одиночестве, но только до тех пор, пока не найдет папу. Каково это будет, снова его увидеть? Во время путешествия она сотни раз пыталась подобрать правильные слова, которые смягчат неловкость и сделают их чуть ближе. Ей было всего двенадцать, когда он поднял ее в последний раз, прижав ее щеку к своей колючей бороде, сладко пахнущей дымом от трубки, а потом, лихо взобравшись на борт корабля, исчез. По прошествии четырех лет его образ в памяти Эллы затуманился, а его низкий раскатистый смех – поблек. Но вот она снова оказалась в том же городе, что и он, – всего в нескольких километрах, а может, даже в нескольких кварталах от него.
Попав в главный вестибюль, Элла посмотрела наверх, на высокий сводчатый потолок. Она остановилась, наслаждаясь очарованием открытого пространства, разительно отличающимся от клаустрофобии качающегося корабля, поезда и города ее детства. Две закругленные лестницы поднимались к балкону над вестибюлем. Над окошками билетных касс большой плакат с изображением Ингрид Бергман, сногсшибательной даже в одеянии монахини, сообщал о времени киносеансов на «Колокола Святой Марии» в Центральном театре. (Кинотеатр на железнодорожном вокзале – ну кто бы мог подумать?) Растянутые по периметру вокзала плакаты рекламировали разнообразные поезда: «Оул», «Мерчантс лимитед». Головокружительный выбор направлений утомлял ее. Она путешествовала несколько недель; теперь же она хотела отдохнуть.
У часов в центре вестибюля стояла девочка в голубом берете – по всей видимости, тоже в одиночестве. На вид ей было не больше двенадцати, и Элла подумала, а не стоит ли ей помочь, но потом решила, что ей нечего предложить девочке. Светлые глаза и веснушки девочки напомнили Элле о ее братике там, на родине. «Зачем тебе уезжать?» – жалобно спрашивал Джозеф. Сейчас ему было пять, и он был слишком мал, чтобы помнить, когда уехал их папа.
Она выбросила из головы образ брата и еще раз взглянула в сторону часов. На этот раз она заметила, что девочка время от времени что-то достает из пакета. В конце концов, она не выглядела потерявшейся. Хотела бы Элла сказать так же и про себя. Она снова провела взглядом по вестибюлю, выискивая наиболее удобный выход с вокзала. Заметив информационный стенд, она шагнула в его сторону. В этот момент что-то врезалось ей в спину.
– Ой! – воскликнула она, когда полусломанная застежка на ее чемодане раскрылась, и содержимое посыпалось на пол. Она торопливо присела на колено и принялась собирать вещи, боясь, что увидят ее ночную сорочку и женское белье. Но люди продолжали двигаться, не обращая на нее внимания.
– Прости, – раздался над головой глубокий голос. – Позволь мне.
Акцент показался странным, не таким, какой она слышала у американцев. Она подняла глаза, прижимая к груди шелковую комбинацию. Над ней стоял молодой человек с темными глазами. Волосы под его шапкой тоже оказались черными, но были подернуты изящной сединой, словно на одного него с неба сыпал снег.
Элла быстро затолкала обратно в чемодан свои вещи, прежде чем мужчина смог прикоснуться к ним.
– Я уже все. Но все равно спасибо.
