– Я слышала, они дают ущербным мышьяк.
Она положила сыр на горбушку хлеба и с ухмылкой откусила кусок. Ей на грудь посыпались крошки.
Это уже переходило все границы.
– Сплетни все это. Не может быть такого.
Рука Каты резко дернулась, и наполовину почищенная картофелина полетела через весь стол.
Бригитт продолжила как ни в чем не бывало:
– Это правда. Они сжигают их заодно с евреями из лагеря. Вот почему я должна быть уверена, что мои отпрыски идеальны.
Хейзел хотела было встать, но колени подкосились, и она рухнула, ударившись головой о кафель.
– Хейзел!
Ката упала на колени и подтянула ее к себе.
Бригитт заправила волосы назад в тугую косу.
– Ей нужна таблетка.
Это было слишком для любой матери. Вдобавок ко всему у Хейзел была очень нежная душа. Она совершенно не походила на Бригитт – твердую и острую, как сталь. Она не была похожа и на Кату – опасливую и способную прикинуться безразличной, в то время как на самом деле она хранила в памяти то, как Ян пинался и вытягивался внутри нее. Правда в том, что дети ей были дороже клятвы верности, и она сделала бы все что угодно, даже отказалась бы от них, ради их блага.
Она развязала шнуровку дирндля.
– Дыши медленно.
– Ja
[36], – прошептала Хейзел. Ее глаза закатились, обнажив белки. – Питер.
Так звали жениха Хейзел, умершего в начале войны. Тогда она еще не участвовала в Программе. Первый сын Хейзел, Юлий, был сотворен по любви, а не по обязательству. Ката всегда этому завидовала.
Она так и не познала прикосновения мужчины, который бы был только ее.
Рука Хейзел взметнулась вверх.
– Питер!
Бригитт передала Кате коробочку с таблетками. Врачи выписывали их девушкам от телесной и душевной боли, и они работали лучше, чем любой известный Кате алкоголь или наркотик.
– Тише, милая, тише. – Она прижимала Хейзел к груди, как Яна. – Это поможет. – Она сунула таблетку между губ Хейзел.
Показались зрачки. Хейзел поймала взгляд Каты. Она проглотила таблетку, затем с остервенением потянулась к коробке за другой и случайно опрокинула ее. Упавшие таблетки закрутились на полу, словно звездочки.
– Все на нее не расходуй, – предупредила Бригитт и принялась шинковать капусту. – Если она не придет в чувства, дай ей пощечину.
– Тогда еще одну.
Лицо Хейзел было мокрым от пота. Белесая слюна блестела в уголках рта.
– Ката, – прошептала она.
– Она пришла в себя, – заверила Ката. – Посмотри, она успокоилась.
– Будем надеяться, что второй ее ребенок не унаследовал от нее нехватку мужества. Германии нужны сильные девочки, а не слабоумные дурочки.
Ката положила Хейзел в кровать, натянув ей до подбородка пуховое одеяло, чтобы оно согрело ее в эту январскую ночь. Она не знала, что ее соседка по комнате уже не проснется. На рассвете они обнаружили ее холодной и синей, как зимнее утро.
– Ты убила ее, – обвинила Кату Бригитт.
Обескураженная Ката мысленно пересчитала таблетки.
– Две, я дала ей всего две, как ты мне и сказала!
– Ты отравила ее. Мать из «Лебенсборна», немку.
– Нет… я… – начала Ката оправдываться, а затем поняла, что никогда не принимала больше одной таблетки за раз. Она не могла сказать наверняка, что двойная доза безопасна.
– Убийца! – Бригитт в бешенстве сорвала с крючка свою шаль. – Я не останусь в одной комнате с мертвой женщиной и убийцей. Гестапо!
Прежде чем Ката успела что-либо понять, Бригитт убежала. Она осталась одна, стоя над Хейзел, прекрасной, как ангел, даже в смерти.
– Прости, Хейзел, – разрыдалась она. – Я не хотела…
Снаружи послышался крик. Гестапо арестовывали женщин и детей любого возраста за самые незначительные нарушения. А за убийство они могли расстрелять ее на месте! Поэтому она скинула весь свой скарб в бельевую корзину. Документы Хейзел отправились туда же – это были единственные бумаги, где указывался ее адрес в Гармише.
В припадке ярости и самобичевания она поклялась анонимно написать семье Хейзел и рассказать им всю правду, насколько это было возможно, о ее смерти, ее детях, Программе… Хейзел была очень близка со своей младшей сестрой Эльзи и часто говорила о ней. У Каты не было сестер, и она могла только представлять, на что это похоже – иметь верную наперсницу. Эльзи, как никто другой, имела право узнать, что здесь произошло.
Уходя, Ката схватила шляпу с черной вуалью, чтобы прикрыть лицо. Она забыла, что Хейзел позволила ей взять свою шляпную булавку в последний раз, когда Ката надевала шляпку – был ветреный денек, – и, стало быть, к ее списку преступлений добавилось воровство.
До появления союзников Ката работала и скрывалась под видом прачки, отсылая родителям письма, словно она все еще участвовала в программе «Лебенсборн». Истина была гораздо хуже любой самой немыслимой лжи. Но даже сейчас она не была уверена, что же в действительности было правдой.
Хаотичное падение Германии стало для нее спасительным выходом, и она тут же рванула к нему. Садовник говорил Кате, что она напоминала ему его шестнадцатилетнюю дочь, которая умерла от гриппа. Он всегда о ней заботился. Она воспользовалась этим и взамен щедро компенсировала ему путь до порта Гамбурга длиной в восемьсот шестьдесят пять километров. Доброта в Германии была в таком же дефиците, как и еда, и заслуживала возврата.
– Беда! Беда! – кричал пробегавший возле окна вагона разносчик газет, размахивая перед собой залитой чернилами газетой. – Перевоспитание гитлеровской молодежи! В Берлине открывается школа для перевоспитания фашистов!
Мужчина в деловом костюме бросил несколько монет в перевернутую шапку мальчишки, прихватил газету и двинулся дальше, не произнося ни слова.
– Беда в Берлине! – продолжал мальчик. – Что же делать с детьми нацистов?
Ката отшатнулась от стекла и опустила оконную штору. У нее заломило челюсть – зубы были крепко сжаты. Она втянула воздух, надув щеки, и выдохнула, сложив губы в подобие клюва синички.
Дверь купе отъехала в сторону. Мужчина в темных очках многозначительно встал в проходе, положив руку на дверную раму. Ката закашляла и согнулась, пряча лицо. Он повернулся к ней строго в профиль, и на мгновение ее обуял страх, сродни тому, что она испытывала, когда вдоль шеренги девушек из Программы проходил офицер СС, выбирая себе одну из них. Его внешний вид был безупречен: пиджак был идеально выглажен, воротник и манжеты накрахмалены, фетровая шляпа надета с нужным наклоном, поблескивающее обручальное кольцо на левой руке и трость с золотым набалдашником – в правой.
