Кстати, в Москве Юля про этого ленинградского парня вспоминала – оказалось, что зовут его Рустэм, и его друзья рассказали девчонкам, что он художник и давно уже признанный талант. Его работы идут нарасхват. Да, редкость – студент, а уже продается, и ему пророчат большое будущее.
Девчонки общались с ленинградскими знакомцами, перезванивались, даже, кажется, встречались, но подробностей Юля не знала. Передать через них ее телефон или узнать его – дело плевое. Выходит, талант и красавец Рустэм не ее мужчина и не ее судьба. Или просто она такая дура?
После окончания института Юля попала в Центральное статуправление, в юридический отдел. Работа была рутинной – составляли договоры, разбирали жалобы. Сплошной Трудовой кодекс. Дело скрашивал коллектив – он неожиданно оказался молодежным, дружным и веселым. Праздники, дни рождения справляли отделом. Женщины приносили из дома закуски и пироги, мужчины – спиртное и фрукты.
Застолья Юля не игнорировала, но в близкую дружбу ни с кем не вступала. Все ровно, дружелюбно. Дать совет? Пожалуйста. Принести салат и пирог на Новый год? Разумеется. Помочь с работой, подменить коллегу, отвезти заболевшему лекарство? Конечно!
После работы ехала домой. Там ее ждали мамин горячий ужин, телевизор, чистая постель и хорошая книжка. По выходным долго валялась в кровати, гуляла в парке, ходила в киношки и на выставки.
На длинные выходные ездили к тетушкам в Коломну. Там им всегда были рады. Тетки старели, ворчали друг на друга, пекли свои пироги, закручивали банки с соленьями, тазами варили варенья и сушили грибы, а потом все эти необъятные тюки и банки совали москвичам, по их мнению, непременно голодным.
Юля знала, что любимые тетки племяшкино «холостованье» переживали тяжело: «Такая красавица, умница – и одна. Чтоб его, этого женишка, разорвало, гада и подлеца. Сломал девке жизнь. Но прошло столько лет! Неужели еще любит, неужели не может забыть? Нет, невозможно». Мечтали об одном – чтобы их девочка вышла замуж. Одинокие и вдовые, вкусившие в полной мере и горя, и женского одиночества, больше всего на свете они хотели, чтобы любимая Юлька устроила личную жизнь. А как ждали ребеночка, общего внучка!
Однажды услышала, как тетка Тома шепотом призналась сестрам, что ходит в церковь и ставит свечки Казанской, Параскеве Пятнице и Николаю Чудотворцу, «чтобы помог нашей Юленьке!»
Услышала и улыбнулась: «Бедные вы мои! Бедные и любимые! Понимаю, все понимаю – знаю все ваши мечты. Ну уж простите, что подвожу! И кажется, вы правы – я превращаюсь в классическую старую деву, в синий чулок. И дело тут не в Пете – о нем я почти не вспоминаю. Дело во мне. Я до сих пор просто боюсь. Боюсь поверить, боюсь серьезных отношений. Всего боюсь – такой я оказалась трусихой, и вы, родные, меня извините».
Однажды, разбирая шкатулку, увидела скромное колечко с синеньким камушком, подарок Петиной матери. Покрутила его и выкинула в помойное ведро.
На майские отправились в лес на шашлыки. Сотрудники прихватили своих знакомых – кто кавалера или подругу, кто мужа или жену, кто просто приятелей, а кто-то сестру или брата.
Народу было много, человек тридцать. Женщины накрывали импровизированные столы, расстилали клеенки, раскладывали приборы, вынимали из сумок и рюкзаков миски и банки с заранее приготовленными закусками. Мужчины разжигали костер и нанизывали мясо на шампуры. Над поляной поплыл ароматный запах дымка и мяса.
Кто-то бренчал на гитаре, кто-то включил магнитофон. В ручье охлаждалось спиртное. Погодка была как на заказ – тепло и солнечно, небо прозрачно и чисто, без облачка – повезло! Накануне неделю шли непрерывные дожди и было прохладно.
После шумного и вкусного обеда осоловевший народ разбредался кто куда – подремать под кусток, побродить по лесу, посидеть у еще тлеющего костерка, парочки уединялись, одиночки грустили.
Юля прилегла под сосной, подложив под голову чей-то рюкзак. И тут же уснула – еда, вино и воздух сделали свое дело.
Проснулась от того, что кто-то заботливо ее укрывал. Чуть приоткрыла глаза – незнакомый мужчина. Кажется, брат Наташи Поповой, или она перепутала? Оказалось, что нет. Ничего не перепутала, все правильно – Дима Попов, брат коллеги Наташи.
Он же и проводил ее до дома. Телефон не попросил – да и зачем? У Наташи ее телефон имелся. Второй раз они увиделись на дне рождения Наташи, через две недели. Потом она смеялась:
– Тонкий расчет! Ты знал, что Наташкин день рождения я не проигнорирую.
Он усмехался. В конце августа они расписались. Никакой свадьбы не было, Юля не хотела. Ни свадебного платья, ни туфель, ни ресторана.
Расписались и поехали к Поповым. Туда же приехала мама и тетушки.
Свекровь и Наташка закатили роскошный стол – мама и тетки, страшно смущаясь, все причитали: как же без них? Без них! А кто притащил неподъемные баулы с закрутками? Свекровь все охала:
– Это на случай атомной войны! Тома, Верочка, Лена! Да этого хватит на пару лет точно!
У Димы была своя комната, хорошая, светлая комната у метро «Войковская». Туда они и переехали на следующий день. Через десять месяцев Юля родила дочку Машку, а через полгода вышла на работу – с Машкой помогали и свекровь, чудесная женщина, и Наташка, и мама.
Летом было решено ехать в Коломну. Всей компанией – мама, свекровь и маленькая Машка.
Нянек море, и все, конечно же, малышку обожали. Юля ворчала:
– Вы портите нам ребенка!
Все и вправду крутились возле уже избалованной Машки. Ей-богу, она понимала, кто здесь царица и всеобщая любимица, и манипулировала бабками, как могла.
Перевезли своих и выдохнули – свобода! Можно шляться по гостям, бегать в киношки, да просто отдыхать и наслаждаться друг другом!
Дима был замечательным. Даже страшно было подумать о том, что они могли не встретиться! «Какое счастье, – думала Юля, холодея от страха. – Так не бывает!»
Много лет они прожили в коммуналке на «Войковской». Через четыре года после рождения Маши у них родилась вторая дочка, Света. И ничего за эти годы не изменилось, несмотря ни на что. Ничто не могло омрачить их счастья: ни ставшая уже тесной комнатка, ни первый этаж и вечное хлопанье дверью подъезда, ни тихая, но странная соседка Липочка, одинокая, пугливая и молчаливая, которую Юля немного побаивалась. Чего ждать от странного, нелюдимого и вечно молчащего человека? Но нет, Липочка появлялась на кухне или в коридоре, как тень, и так же исчезала. Хлопот от нее не было. Второй сосед, Иван Игнатьевич, по большей части жил в деревне у зазнобы – так он называл свою сожительницу. Появлялся он редко, раз в месяц, приезжая в Москву за продуктами. Оставался на одну, максимум две ночи, в зависимости от того, как сильно он набирался.
– Отрываюсь, Юль! – извинялся он. – Моя-то мне пить не дает. Вот раз в месяц и лечу, так сказать, свое израненное сердце.
Бочком, стесняясь, оглядываясь по сторонам и стараясь не греметь бутылками, торчащими из авоськи, он протискивался в свою комнату и, видимо, начинал недолгий пир. Было тихо, только из-под дверной щели пробивался мощный, неукротимый запах жареной мойвы, соленых огурцов, крепкого, вонючего табака и застарелого рабочего пота. Пил он до вечера с небольшими перерывами на сон – тогда на всю квартиру раздавался оглушительный богатырский храп. Потом он отмокал в коммунальной ванне, облезлой и проржавевшей, где, конечно, никто не мылся. Но ни ржавчина, ни сколы, ни подтеки Игнатьича не смущали.
