По дороге к метро она о чем-то болтала, кажется, беспокоилась о подарках ростовским друзьям, а он – странное дело – снова молчал.
– Что с тобой, Петь? – нетерпеливо и даже обиженно спросила Юля. – Ну что с тобой, а? Какой-то ты странный сегодня! Я тебе про твоих, а ты будто не слышишь!
– Голова трещит, извини, – коротко бросил он.
– Извиняю. Хочешь таблетку?
Таблетку он не хотел.
В метро они распрощались – ей на оранжевую ветку, ему на зеленую. Привстав на цыпочки, приобняла его и чмокнула в щеку. Он улыбнулся. Ей показалось, что как-то вымученно, натужно и нехотя. Или все-таки показалось? Нет, определенно сегодня он странный. Задумчивый, рассеянный, грустный. Может, и вправду болит голова? Немудрено, такая жара. Хотя Петька человек южный и жару любит. Ладно, бывает, бывает паршивое настроение. Да и переживаний хватает – из-за мамы, из-за дурочки Зойки. Из-за свадьбы переживает, из-за будущей тещи. Знает, что та ему не рада. Он вообще такой, ее Петька, – все молча, все про себя. Потому что мужик.
Отмахнувшись от грустных мыслей, Юля заставила себя переключиться. «Все будет хорошо, – мысленно повторяла она. – Потому что иначе и быть не может».
Елена Васильевна разглядывала ее внимательно, словно старалась найти какие-то изменения.
– Мам, – не выдержала Юля, – ну что ты уставилась? Я не изменилась. Не поправилась, не похудела и не беременна. Так что успокойся.
– Ну и на этом спасибо, – усмехнулась мать. – Ладно, допивай чай и пошли работать! Наверняка у тебя, как всегда, мало времени.
– Часа три есть, – ответила дочь. – Все успеем.
Пока разбирали книги – пыли столько, что беспрерывно чихали, – Юля рассказывала о том, как готовится к свадьбе. Мама слушала молча, не комментируя. Вопрос задала лишь однажды:
– А жить по-прежнему будете у Лельки?
Юля кивнула:
– Ну да. Нам там вполне хорошо. Живем мы дружно, не цапаемся. Помогаем друг другу. Да и Лельке уже тяжеловато одной.
– В общем, всем хорошо и всем выгодно! – отозвалась мама. – Сообразительными вы все оказались. Честно говоря, не ожидала! Ну бог с вами, охота пуще неволи!
В ее голосе звучала обида. Юля покачала головой – ну просто собака на сене! Ко мне не надо, зятя не хочу, а в душе затаила обиду. Мама есть мама. Смолчала, ссора сейчас ни к чему.
Разобрав шкаф, съели по тарелке окрошки, и Юля засобиралась домой.
Дома прилегла отдохнуть – полчаса, не больше, – ну а потом принялась сооружать обед: холодный щавелевый суп с яйцом и зеленым луком – Петя его обожает. Картошка с котлетами, компот из сухофруктов. Все как положено. Не жена – чистое золото.
К вечеру выползла опухшая от сна и отекшая от жары некрасивая, несчастная, жалкая Лелька.
У Юли сжалось сердце. Бедная, бедная Лелька! Не всегда же они будут жить вместе. Им хорошо у нее, но скоро захочется иметь собственный дом, и это нормально.
Заставила любимую растрепу похлебать холодного супа и съесть половину груши.
Лелька была сегодня странной. Впрочем, она всегда была странной, да и к тому же беременность и невыносимая духота. И все же с ней было что-то не то. На Юлины вопросы о самочувствии она отвечала рассеянно и невпопад, раскрошила здоровенную хлебную горбушку, и Юля, которая только что подмела кухню, заорала на нее и чуть не треснула веником. Обидевшись, Лелька ушла к себе.
Уставшая Юля плюхнулась на стул. Да что за день сегодня! Мама вреднющая, Петька вообще какой-то чужой. Еще и эта красавица. Накрошила хлеба на чистый пол, как голубям у лавки, да еще и обиделась, цаца! Да, жара. Да, тяжело. Но, можно подумать, Юле не жарко!
От обиды и самой хотелось заплакать. Пашу тут на вас, пашу, а вы? Свиньи неблагодарные! Мама со своим шкафом и вечными уколами, угрюмый и мрачный Петька, плакса Лелька. Обедики эти, уборка. А впереди еще огромная, необъятная и высоченная, как Эверест, куча глажки. Лежит себе в углу и поджидает, а Юля специально не смотрит, отводит глаза, словно не замечает, игнорирует. Короче, кто кого. А гладить надо – Петькины рубашки давно спеклись и скукожились. Ладно, попозже. А сейчас… – Она глянула на часы: ого, половина восьмого. К девяти придет Петя – сказал, что у него куча дел. После уроков поедет в общагу «помогать дружбанам».
«Да, полчасика поваляюсь и возьмусь за утюг. Хотя бы начну. Такую гору и за неделю не перегладить. А надо – не ждать же зимы и прохлады». Гладить Юля ненавидела, так что с радостью прилегла на диван в гостиной. Да, мама права: женская доля не из легких. Тем более в нашей стране. Достать, оторвать, схватить – до боли знакомые и надоевшие глаголы. За все надо биться. Зашла вчера в гастроном – выкинули шпроты и сгущенное молоко. Счастье! Возбужденные, раскрасневшиеся женщины хватали со стеллажей банки, пугаясь и нервничая, что на кассе им не пробьют. «По две банки в руки!» – орала толстенная баба в нечистом халате, стоявшая, как монумент, посредине зала. От ее окриков перепуганные тетки вздрагивали и переглядывались.
– Себе небось ящик взяла, кобыла! – крикнула смелая.
– А ты как думала, – тут же нашлась бабища. – Для этого тут и сидю!
От этого «сидю» Юля расхохоталась. Схватила положенные две банки и, счастливая, поспешила домой. Но по дороге возбуждение прошло, и стало грустно: ну что за жизнь, а? Разве все это правильно? Нормальные, приличные женщины, оскорбляя друг друга и унижая себя, скандалят, как рыночные торговки! Плановая экономика. Хотелось бы глянуть в глаза этому плановику. И так со всем: колготками, трусами, детскими вещами, сервизами и проигрывателями, мебелью и книгами – всюду, куда ни глянь, дефицит. Дефицит, за которым надо гоняться, убивая свое драгоценное время, которое можно бы было потратить совсем на другое. И быт этот чертов – глажка, готовка, уборка. А когда пойдут детки? Хлопот и забот только прибавится.
Но ни минуты – ни секунды! – она не жалеет о своем раннем замужестве. Потому что без Пети ей не жить. И ради их семьи и счастья она готова на многое. Да что там – она готова на все!
Уставшая и расстроенная, мокрая от пота и одуревшая от жары, Юля быстро уснула. Проснулась почти в двенадцать – ничего себе! Подскочила, как подстреленная, – глажку она точно проспала. А Петя? Поел сам и ушел в их комнату? Не захотел ее будить?
Она побежала в спальню. Пети там не было. На кухню он тоже не заходил.
Заглянула к Лельке – та, кажется, спала. Лежала, отвернувшись к стене.
Стало тревожно. Странно – Петя никогда не приходил так поздно, а если задерживался, то непременно звонил. Ну да, она наверняка пропустила звонок. Стало чуть легче – точно, пропустила. Сон был тяжелым, душным, липким.
Но Лелька? Та спит некрепко, да и слух у нее отличный.
Вернулась к подруге, потрясла за плечо:
– Лель, а, Лель! Ты спишь?
Та дернулась и буркнула:
