Ленин все реже бывает в Кремле, все чаще под Москвой, в Горках — имении загадочно погибшего Саввы Морозова. Решено обратиться к врачам. Ленин не очень верит врачам-большевикам. Как-то он писал Горькому: «Врачи-товарищи в 99 случаях из ста — ослы». Лучшими врачами в прежней, уничтоженной им России считались немцы. И вот из капиталистической Германии зовут докторов поставить диагноз странному состоянию Вождя. Профессор Ф. Клемперер и его коллеги ничего особенно угрожающего не находят — лишь небольшую неврастению, а головные боли объясняют «наличием оставшихся после покушения пуль». Их вынимают, но облегчения нет…
Поместье Морозова не принесло Ленину счастья. 26 мая в Горках у него случился парез — неполный паралич правых конечностей и расстройство речи. Впоследствии он делился с Троцким: «Понимаете, ведь ни говорить, ни писать не мог, пришлось учиться заново».
Так начинается трагический период в жизни Ленина, его тщетная борьба с болезнью, которая продлится в общей сложности два с половиной года — до самой смерти.
В «Сообщении о болезни и смерти В. И. Ульянова-Ленина», опубликованном в «Правде», приводится длиннейший, в четыре десятка фамилий, список знаменитых русских и немецких врачей и младшего медицинского персонала, лечивших и консультировавших в этот период Ленина. Среди них — Ф. Клемперер, О. Ферстер, В. Осипов, Ф. Гетье, С. Доброгаев, опубликовавшие впоследствии свои воспоминания, и доктор В. Крамер, неизданные записки которого о болезни Ленина находятся в Архиве президента.
Есть известный рассказ, будто Коба, узнав об ударе, тотчас сказал: «Ленину капут». Это ложь, не мог он так сказать — верный Коба, осторожный Коба. Он никогда не спешил, не был опрометчив, но он, конечно же, понимал: смерть рядом с Вождем, и это может случиться в любую минуту. Всего пару лет назад смерть Ленина означала бы конец Кобы. Но теперь… Теперь он останется — с грозной силой, им созданной. Да, он сделал то, чего ни Свердлов, ни сам Ленин сделать не сумели, — управляемую партию. И если к этому прибавить послушное ГПУ…
Пока Ленин учится говорить, врачи бьются над точным диагнозом. Заговорили даже о наследственном сифилисе, поехали проверять в Астрахань, где жили предки Ленина, но ничего определенного не нашли. Между тем Ленин начал поправляться. Ему запрещено читать газеты, у него еще приступы, ему нельзя принимать посетителей… Но он уже требует к себе верного Кобу.
Весь июль, август и сентябрь Коба регулярно посещает Ленина в Горках. Больной чувствует себя все лучше и лучше, решает вырваться из-под опеки врачей и обращается к Кобе, потому что контроль за лечением Вождя осуществляет, как и положено, Генсек — верный Коба. В июле 1922 года Ленин пишет ему: «Врачи, видимо, создают легенду, которую нельзя оставить без опровержения. Они растерялись от сильного приступа в пятницу и сделали сугубую глупость: попытались запретить политические разговоры… Я чрезвычайно рассердился и отшил их. Я требую вас экстренно, чтобы успеть сказать на случай обострения болезни. Успею все сказать в 15 минут… Только дураки могут валить на „политические разговоры“. Если я когда и волнуюсь, то из-за отсутствия компетентных разговоров. Надеюсь, вы поймете это и дурака немецкого профессора… отошьете».
13 июля Коба — в Горках у Вождя.
Он сам шутливо опишет в «Правде» это идиллическое свидание. «„Мне нельзя читать газеты, — иронически замечает Ленин, — мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой…“ Я хохочу и превозношу до небес дисциплинированность товарища Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике…» Эта статья была частью идеологической акции, которую придумал находчивый Коба. Был выпущен специальный номер «Правды», который должен был поведать миру о том, что Вождь выздоровел. Там были его многочисленные фото, и в том числе фотография сидящих на лавочке Ленина и Кобы.
Генсек описал и их разговоры на этой солнечной лавочке: «Ленин жалуется, что отстал от событий. Его все интересует: виды на урожай и процесс эсеров…»
В то время происходил процесс правых эсеров. 34 эсера — и среди них 11 знаменитых членов ЦК, прославившихся борьбой с последним царем, — предстали перед судом. Процесс был блестяще подготовлен, в нем отчетливо проглядывал почерк будущих сталинских процессов — почерк Кобы.
«Звездой» процесса стал глава боевого отряда эсеров некто Семенов. Арестованного ЧК еще в 1919 году, его должны были расстрелять, но, как следует из дела, он «чистосердечно раскаялся, искренне порвал со своим прошлым» и прямо в тюрьме вступил в ряды большевиков. После чего Семенов был внедрен в эсеровскую партию уже в качестве осведомителя. Ему поручали и более серьезные задания — в деле имеется письмо Троцкого, свидетельствующее «о революционной преданности Семенова» и о его шпионской работе на территории Польши в 1920 году.
И вот теперь, в 1922 году, он явно выполнял новое задание: был подсудимым на процессе. Он выступил с заявлением о террористических и диверсионных актах, будто бы тайно разработанных ЦК правых эсеров, об их связях с иностранными разведками, Семенов объявил, что стрелявшая в Ленина Каплан действовала по поручению ЦК правых эсеров и состояла в его террористической группе…
Так организаторы процесса ввели в дело расстрелянную Каплан — она должна была помочь погубить несчастных эсеров.
Впрочем, заявление Семенова о том, что он считал Каплан «лучшим исполнителем для покушения на Ленина», свидетельствовало, что он даже не видел эту полуглухую и полуслепую женщину.
Николай Крыленко, сменивший пост Главнокомандующего на титул прокурора Республики, потребовал смертной казни для эсеровских руководителей. Но все испортили Бухарин и Радек. На конференции Третьего Интернационала, желая выглядеть «цивилизованными социалистами», они обещали не расстреливать эсеров.
Такое непонимание ситуации возмутило Ленина. Шло усмирение партии и страны — поэтому из России были высланы мятежные интеллигенты. Поэтому Ленин призвал в Генсеки Кобу. Поэтому эсеры должны быть казнены.
Вот, видимо, то, о чем беседовали на лавочке Ленин и Коба. Во всяком случае, вскоре едва вставший с одра болезни Ленин публикует статью в «Правде», где требует крови эсеров.
12 эсеров были приговорены к смертной казни. Но все-таки пришлось учесть и обещания Бухарина. Казнь должна была состояться только после первого террористического акта против большевиков.
Оставшиеся жить эсеры погибнут вместе с осудившим их Крыленко и провокатором Семеновым в дни сталинского террора.
А пока Ленин, полный сил, — прежний Ленин — возвращается к работе. «Но в его речи чувствовалась какая-то всех беспокоящая затрудненность, — пишет Луначарский. — Особенно страшно было, когда во время одной из речей он попросту остановился, побледнел и лишь страшным усилием продолжил речь».
Официально наблюдающий за лечением Ленина Генсек имеет достоверную информацию от врачей: странная болезнь должна возобновиться — удар может последовать в любое время. Великий шахматист Коба, умеющий играть на много ходов вперед, сделал выводы.
