Субэдэй не придерживался концепции, будто конница не может действовать эффективно без стабильной поддержки пехоты. Армии средневекового христианства полагались на массовость атак и шоковые тактики; монголы, предваряя Наполеона, — на мощь артобстрела. В Мохи они доказали две вещи: легкая конница способна побороть тяжелую кавалерию, если превосходит ее мобильностью; в военной истории монголы первыми применили сокрушающую артподготовку перед решающим наступлением
[2362].
После ухода монголов в Центральную Азию каждое из побежденных ими европейских государств стало утверждать, что именно оно заставило интервентов повернуть вспять. Венгры заявляли, что они уступили монголам в Мохи только вследствие невезения; поляки доказывали, что они обескровили монголов под Лигницем и тем самым спасли Западную Европу от вторжения; по версии немцев, когда монголы натолкнулись на реальную силу (то есть на немцев), они поджали хвост и бежали; русские пытались изобразить всю историю так, будто монголы понесли слишком большие потери, завоевывая Русь. Все эти и им подобные сентенции сродни больше похвальбе завсегдатая паба, а не выводам серьезного историка
[2363].
Главный виновник появления досужих мифов — Карпини, убедивший себя в том, что открыл формулу разгрома кочевников, в основе которой лежала им же обнаруженная боязнь арбалетов
[2364]. Действительно, монголы боялись арбалетов, особенно на близкой дистанции, как это и случилось в исключительных обстоятельствах на мосту в Мохи, однако арбалеты не играли значительной роли в сражениях на открытой местности, где было трудно настигнуть маневренных верховых лучников. Монголы, постоянно обеспокоенные своей немногочисленностью, старались избегать значительных потерь и обычно перед собой заставляли идти в наступление пленников. В Польше и Венгрии были убиты двое старших командиров, и для монголов это был серьезный урон.
Верно и то, что Батый считал неприемлемой утрату нескольких сотен воинов на мосту в Мохи, но в этом он должен был винить только самого себя
[2365]. Его изводила затаенная и нестерпимая зависть к Субэдэю. Если Субэдэй и Джэбэ превосходно взаимодействовали в 1221–1223 годах, то отношения между Батыем и Субэдэем не сложились с самого начала. Во время пьяной ссоры на злосчастной пирушке Гуюка и Бури объединяла общая неприязнь к Батыю, славолюбцу и ничтожеству, примазавшемуся к Субэдэю, чтобы приписывать себе успехи полководца-ветерана
[2366].
Безусловно, между командующими и не могло быть взаимопонимания. Субэдэя раздражало пораженчество Батыя, отсутствие в нем истинного воинского духа, увиливание от сражения с Белой. После сражения Батый, взбешенный потерями, пытался возложить вину на Субэдэя, укоряя его за то, что он промедлил с отвлекающей атакой. Субэдэй спокойно ответил: если Батый шел по мосту, находившемуся в самом мелководном месте, то ему пришлось строить мост ниже по течению, где река глубокая
[2367]. Уязвленный Батый тогда заявил: этой победы ему достаточно, и он намерен уйти из Польши и Венгрии. Явно стыдя его, Субэдэй в присутствии других монгольских аристократов сказал: «Поступайте, как вам угодно. Но я перейду через Дунай»
[2368].
Все понимали, что в действительности победа принадлежала Субэдэю, искусно использовавшему преимущества оперативной курьерской связи, позволявшей координировать действия войск на большом удалении
[2369]. В Мохи 65-летний Субэдэй провел 65-е сражение, одержав победу по меньшей мере в шестидесяти из них
[2370]. Современный историк написал о нем:
«(Он) знал ограниченность и зыбкость власти степей; по этой причине его военные кампании всегда отличались расчетливостью, экономностью и минимальными потерями. Все это достигалось благодаря исключительной изобретательности, доскональному изучению противника и осмысленной готовности идти на риск»
[2371].
Бела избежал гибели на поле боя. Он укрылся в Братиславе на левом берегу Дуная, куда пригласил его герцог Австрийский Фридрих. Последствия гостеприимства были катастрофические: «Увы, бедный король оказался в положении пойманной рыбы, улизнувшей из морозильника и попавшей в жаровню»
[2372]. Герцог не преминул воспользоваться тем, что король оказался в его власти. Он сразу же направил армию в беззащитный западный край Венгрии, а другое войско послал расхищать крепость Дьёр на правом берегу Дуная. Обитатели города дали отпор, заперли немцев в замке и сожгли заживо. Фридрих отправил другое войско, приказав спалить крепость дотла. Возмутившись «неповиновением», Фридрих объявил, что венгерские олигархи лишаются всех ценностей, находящихся в их владении, для компенсации «затрат» на «присмотр» в западной части Венгрии; герцог также обложил штрафами состоятельных немцев, бежавших из восточной Венгрии
[2373].
Затем герцог потребовал от короля возместить невыплаченный заем — репарации, наложенные на Фридриха Андрашем, отцом Белы после австрийско-венгерской войны в 1235 году. Фридрих фактически требовал вернуть с процентами выплаченную ранее контрибуцию. У Белы не было выбора: он должен был расплатиться или оставаться узником Фридриха. Поскольку он расплачивался золотом, серебром, драгоценностями, кубками и прочими материальными ценностями, то Фридрих мог одурачивать его как хотел. Герцог намеренно занижал стоимость ценностей Белы относительно марки; если реальная стоимость богатства, предложенного королем, составляла 6000 марок, то Фридрих оценивал его в 2000 марок; в итоге действительная сумма выкупа измерялась семью — десятью тысячами марок
[2374]. Каким-то образом Бела оплатил эту сумму и отбыл, оставив у Фридриха жену.
