Добравшись до берега, Джелал поскакал вверх по течению к тому месту, напротив которого прыгал в воду, и печально наблюдал за тем, как монголы крушат и грабят его лагерь. Он заблаговременно выбросил в реку все золото, серебро и драгоценности, но водолазы Чингисхана отыскали почти все трофеи. Джелал берег и холил коня, спасшего ему жизнь, до самой его кончины возле Тифлиса в 1226 году и никогда не седлал и не садился на него в знак благодарности
[1556].
На берегу он сначала был один, но постепенно к нему подошли все, кто уцелел после битвы, хотя это и была лишь горстка соратников. Он обладал уникальными способностями восстанавливать силы. Очень скоро у него уже появились кони, оружие, соответствующие одеяния и 400 воинов, численность которых за считаные недели увеличилась в десять раз. Местный князек, озабоченный появлением «кукушки в своем гнезде», напал шеститысячной дружиной на импровизированное воинство «оборванцев» Джелала и потерпел сокрушительное поражение. Узнав, что монголы намерены выследить его, как прежде отца, Джелал направился в Дели. Султан отказался предоставить ему формальную защиту, не желая спровоцировать вторжение монголов в Индию. Похоже, он вообще не испытывал большой любви к заносчивому Джелалу; возможно, он также слышал историю Сэнгума Нилхи в Си Ся и не хотел ее повторять
[1557]. Еще одно важное обстоятельство: султан Илтутмиш (правил в 1211–1236 годах) был верен халифу, и его возмущало враждебно-высокомерное отношение к духовному лидеру в Багдаде, проявленное и Мухаммедом II, и Джелал ад-Дином
[1558]. Допущение, будто Джелал наводил страх на Илтутмиша, недостоверно и является скорее результатом фальшивой бравады самого Джелала, хотя известно, что он отдал султану в жены одну из дочерей, чтобы держать его в узде.
Джелал пробыл в Индии два года, ожидая подтверждения того, что монголы прекратили его преследование, и все это время занимался набором рекрутов, иногда отвлекаясь на то, чтобы дать отпор наскокам местных племен
[1559]. Два года он скрывался в Лахоре и его окрестностях. Потом пришли вести о том, что один из братьев закрепился в Ираке, но люди там желают, чтобы Джелал возглавил их, и у Джелала появилось намерение уехать из Индии. Но лишь убедившись в том, что побережье свободно и безопасно, а Чингисхан действительно вернулся в Монголию, Джелал погрузился на борт корабля в устье Инда и отплыл в Иран (и с ним 4000 воинов), и его дальнейшая антимонгольская деятельность уже была связана с городами Шираз и Исфахан
[1560].
Может показаться странным то, что вопреки обычной монгольской практике преследовать и добивать врага Чингисхан не приказал своим армиям войти в Индию. В действительности он отправил два тумена, под командованием Балы и Дорбей-Докшина, и они прошли весь Синд, опустошили провинции Лахор и Мултан и чуть было не взяли город Мултан, обстреляв его катапультами и баллистами, но их остановила несусветная летняя жара
[1561].
Тот факт, что монголы не пошли дальше, дал повод абсурдным измышлениям, будто их напугали и развернули обратно местные племенные вожди, будто тяжелая кавалерия Илтутмиша оказалась сильнее монгольской конницы. Надо ли говорить о том, сколько раз эта досужая выдумка опровергалась монголами на поле боя?
А причина на самом деле простая — неисправимый прагматизм Чингисхана. Судя по источникам, Чингисхан вначале намеревался вернуться в Монголию через Бенгалию, Ассам, Гималаи и Си Ся
[1562]. Планы переменились в силу многих обстоятельств. Султан Илтутмиш не разрешил монгольским армиям проходить по его территории, точно так же, как он сторонился Джелал ад-Дина. Он опасался монголов, и его отказ не был чересчур категоричным; султан не хотел злить Чингисхана, колебался, медлил с ответом, тянул время, не подтверждал и не отвергал возможность прохода по его землям
[1563]. Чингисхан словно умел читать его мысли. Он понимал, что султан не хочет полномасштабной войны из-за такой мелкой и тривиальной проблемы, как поимка Джелала, великому хану она тоже была не нужна. Чингисхан знал, что такая война была бы невероятно тяжелой и чреватой большими утратами человеческих жизней, и, хотя у него не было никаких сомнений в ее исходе — разве мог султан Илтутмиш превзойти Мухаммеда или императоров Цзинь? — он представлял себе трудности похода на Дели. Во-первых, совершенно невыносимой была бы для монголов летняя жара в Индии. Если в зимнее время температура воздуха в Лахоре и Дели была в пределах 60–65 градусов по Фаренгейту
[1564], то летом она могла подниматься до 90 градусов
[1565] и выше. Бала и Дорбей-Докшин вернулись именно по этой причине
[1566]. Вторая помеха имела прямое отношение к лошадям. Великий арабский историк и путешественник Ибн Баттута отмечал две основные трудности. Для прокорма конницы лишь одного тумена требовалось 250 тонн сена или другого фуража и 250 000 галлонов воды. В Синде и Мултане воды было предостаточно, но отсутствовал фураж
[1567]. Кроме того, в Гиндукуше могла возникнуть острая проблема нехватки резервных коней: в Индии был большой спрос на степных лошадей, поэтому стремление к наживе создавало серьезное препятствие для восполнения конницы
[1568]. Но самое главное — Чингисхан опасался слишком растянуть империю: ему едва хватало войск для управления уже завоеванными землями; поскольку еще не завершился набор местных коллаборационистов, на новых территориях недоставало стражей и чиновников. Все набеги в Индию совершались при недостаточной численности войск (не более 20 000 человек)
[1569].
