Шайтан ничего не ответил, на лице не отразилось никаких чувств, только кивнул – то ли в знак одобрения, то ли просто так.
– Скажи, ты со мной согласен? – напирал Художник.
– Знаешь, что такое в зиндане сидеть у моджахедов?
– Чечня?
– Таджикистан. Наша группа пошла на обычную разведывательную вылазку рядом с границей. Не в первый раз. И думали, не в последний. И напоролись… Дрались мы как бешеные. Меня контузило. Потом ничего не помню. Очнулся в тюрьме… Знаешь, Художник, а ведь там страшно. Очень страшно. Первое время. А потом освобождаешься от всего. Остается лишь твой чистый дух. Тело уже не принадлежит тебе. Тебе принадлежит только твоя воля. И желание жить. И смерти уже не боишься. Все уходит – страх, ожидание смерти. – Шайтан говорил медленно, растягивая слова, смотря на свои руки мутным взором.
– И ты выжил.
– Я выжил. Единственный из нашей группы.
– Обменяли?
– Почти, – сказал он таким тоном, что дальнейший разговор на эту тему становился бессмысленным.
Это был единственный раз, когда Шайтан рассказал о себе.
– Так как насчет того, чтобы помочь боровов давить? Работа не пыльная.
– Какая?
– Пока бабки собирать. А потом посмотрим.
– А что, – задумчиво произнес Шайтан и широко улыбнулся – улыбка была жутковатая. Художник понял, что этот человек – сам по себе оружие. И нужно обращаться с ним аккуратно. Если такой тип выйдет из-под контроля, он превратится в кобру, и остановить его будет нелегко – таких слишком хорошо учат выживать и убивать. – Попробуем.
Через два дня Художник привел Шайтана в команду и сказал, что отвечает за него головой. И новичка приняли.
Заявившись однажды в общагу к Шайтану, Художник еще раз убедился в том, что тот полный псих. Вся комната была завалена литературой по оккультизму, о переселении душ, об уровнях ментальности и кармических воплощениях. Сам Шайтан сидел в позе лотоса на раскладушке и медитировал.
Вскоре Художник увидел Шайтана в деле. Команда в деревне обмывала удачную сделку. Варька накурилась анаши и хохотала как сумасшедшая. Башня, облаченный в банный халат, перепил водки, и ему тоже было весело. И свое веселье он направил почему-то на Шайтана.
– Так ты в плену сидел?
Шайтан пожал плечами.
– У черных, да? – не отставал Башня.
Шайтан кивнул равнодушно. Он весь вечер цедил бокал легкого столового вина. Ему было скучно, но щека дергалась меньше обычного.
– Черные, – не отставал Башня. – Страшные, вонючие черные, да?
– Страшного ничего нет… Если не боишься. – Шайтан зевнул.
– Они рэжут, да. Всех рэжут. И пленных тянут в зад, да? – Башня вызывающе ухмыльнулся.
Шайтан опять пожал плечами. И неожиданно молнией рванулся вперед, захлестнул поясом халата шею Башни и завалился с ним в угол, так чтобы не дать другим помешать им. Художник понял, что сейчас пояс раздавит горло и Башне тогда ничем не помочь.
Брюс рванулся было на помощь другу. Художник крикнул:
– Хва, пацаны!
Шайтан отпустил шею противника, встал с пола и пообещал спокойно, только судорогой свело лицо:
– В следующий раз умрешь…
– Ты че… – Башня прокашлялся… – Ты чего?
Больше Шайтан не обращал на него внимания. Художник видел, что бывший вояка совершенно не боится смерти. Так ведут себя люди, которых уже раз похоронили.
Шайтан с самого начала слушался только Художника. Остальных не считал за людей и вряд ли бы долго думал, чтобы удавить любого. Художник очень скоро понял, какое сокровище приобрел в лице бывшего сержанта группы спецназа, прошедшего через ад моджахедского плена и растерявшего там добрую часть своей души.
* * *
Квартира была просторной, трехкомнатной, небрежно обставленной старой, растрескавшейся, сто лет не ремонтировавшейся мебелью. Гурьянов и Вика находились в комнате вдвоем.
Девушка сидела в продавленном кресле и опять дымила сигаретой.
– Лена. Мы с ней познакомились в Хургаде четыре года назад. Она была на редкость искренним и обаятельным человеком. И Костя, – Вика судорожно вздохнула.
– Я не припомню вас среди знакомых Константина. – Гурьянов устроился на диванчике напротив нее.
– Зато я слышала о вас. У вас ведь вечно что-то не ладилось в жизни.
– Это кто же вам сказал? Костя?
– Год назад мы ездили втроем отдыхать в Италию. Изумительный вечер. Мы сидели перед фонтаном Треви. Там было столпотворение туристов, и все бросали в воду монеты на счастье. Разговор зашел о вас. Лена сказала: «Никита человек, который может все и не имеет ничего. Не дай бог тебе такого мужа».
Из кухни появился Влад с подносом, на котором стоял кофейник с чашками. Уселся в кресло, налил себе кофе и спросил:
– Вика, что было в тот день, когда расстреляли Гурьяновых?
– Я проснулась пораньше. Села в машину. Заехала к ним. Лена обещала мне взаймы тысячу долларов. Я шкаф-купе купила, и еще в ванной кое-что доделать надо. А денег нет… Они собирались ехать куда-то всей семьей. Костя дал деньги и предложил меня подвезти. Я сказала, что на своем авто. Сперва хотела подождать их, но потом передумала. Их пять минут – это как два часа. Выезжая со двора, видела этих троих… Убийц… Они сидели в зеленом «Иж Комби». Я уехала. И о произошедшем узнала уже из «Дорожного патруля». Свидетельница описала убийц, и я вспомнила, что видела их в том «Иже»… Один из них напал сегодня на меня во дворе.
– Вы их встречали раньше?
– Нет. Никогда.
– Почему они пришли к вам?
– Не знаю. Я ничего не знаю. – Она всхлипнула и смяла о пепельницу наполовину докуренную сигарету. – Вы не представляете, какой это удар. Я… Я не пошла на похороны. Я виновата, но я не могла… Я не могла, – ее опять стало трясти. – За что им такое? За что?
– А действительно, за что могли их убить?
– Не знаю. Я же ничего не знаю… У меня не было с Костей никаких общих коммерческих дел… Но в последнее время он был сам не свой. Однажды он разоткровенничался. Сказал: спешишь, хочешь взять все, участвуешь в забеге, где еще много бегунов. Разгоняешься, считаешь, что пришел первым, а финишная лента захлестывает твою шею.
– У него были неприятности на работе?
– Мне казалось, он влез в какую-то историю. Вошел в эту полосу неудач.
– Каких, не говорил?
– Я не его секретарша! Почему вы не идете к нему на работу, не спрашиваете? Почему вы донимаете меня?! – Она вскочила, схватила со столика свою сумочку.
– Вы далеко? – поинтересовался Гурьянов.
– Домой! – воскликнула она.
