Неодобрительно встретили назначение Кутузова и такие герои 1812 г., как М. А. Милорадович, считавший его «низким царедворцем»
[918]; Д. С. Дохтуров, которому царедворческие интриги «светлейшего» внушали «отвращение»
[919]; Н. Н. Раевский, полагавший, что Кутузов «ни в духе, ни в талантах» не выше «ничтожества»
[920], и некоторые другие генералы
[921].
Большая же часть офицеров и особенно солдатская масса, встречая Кутузова, действительно ликовали. Солдаты не знали его как царедворца, «куртизана» и «сатира», но Кутузов - военачальник, мудрый, заботливый, с русским именем, был им хорошо знаком и симпатичен. В армии сразу родилась поговорка:
Барклая де Толли
Не будет уж боле.
Приехал Кутузов
Впрочем, не только армия, но и вся Россия воодушевилась тогда надеждой на переход от затянувшегося отступления к контрнаступлению. Кутузов старательно поощрял эту надежду. При первой же встрече с армией в м. Царево - Займище 17 августа он воскликнул (в присутствии Барклая де Толли): «Ну как можно отступать с такими молодцами!»
[923] На следующий день был отдан его приказ... продолжать отступление. Правда, он сразу же успокоил войско, объяснив, что теперь отступление будет недолгим и недальним - в поисках лучшей позиции для сражения и «для еще удобнейшего укомплектования» за счет резервных войск и ополченцев
[924].
Обрадовался назначению Кутузова и Наполеон, который, кстати, был высокого мнения о своем новом противнике, «расхваливал его ум»: «Кутузов, - говорил Наполеон Коленкуру, - не мог приехать для того, чтобы продолжить отступление; он, наверное, даст нам бой, проиграет его и сдаст Москву»
[925].
Кутузов со своей стороны уважительно оценивал полководческий гений Наполеона (мощь которого он испытал на себе при Аустерлице). Вот характерный факт из воспоминаний А. И. Михайловского - Данилевского: «Увлеченный молодостью лет, употребил я несколько укорительных выражений против Наполеона. Кутузов остановил меня, сказав: “Молодой человек, кто дал тебе право издеваться над одним из величайших полководцев? Уничтожь неуместную брань”»
[926].
Надежды Наполеона, что Кутузов даст ему бой, оправдались. Михаил Илларионович действительно ехал в армию с твердым намерением, о котором он уведомил Александра I: «скорее лечь костьми, чем допустить неприятеля к Москве»
[927]. В день прибытия к армии, 17 августа, он написал московскому генерал-губернатору Ф. В. Ростопчину: «По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России»
[928].
Позицию для генерального сражения Кутузов избрал возле большого селения Бородино в 110 км перед Москвой. На подходе к Бородину и с бородинского поля битвы он так определил свою задачу в письмах к царю, Н. И. Салтыкову, П. В. Чичагову и начальнику Московского ополчения И. И. Моркову: «спасение Москвы»
[929].
Русские воины сознавали, что вопрос стоит именно так, и готовились стоять насмерть. В ночь перед битвой вся армия облачилась в чистое белье и дала обет жертвенности на молебне перед иконой покровительницы России - Смоленской божьей матери, которую пронесли по всему лагерю и за которой шел со слезами на глазах сам Кутузов впереди всего русского штаба. «Это живо напоминало приуготовление к битве Куликовской», - вспоминал очевидец, будущий декабрист Федор Глинка
[930].
Кутузов дальновидно учитывал возможности и успеха, и неудачи в сражении. «При счастливом отпоре неприятельских сил, - гласит его диспозиция перед битвой, - дам собственные повеления на преследование его <...>. На случай неудачного дела несколько дорог открыто, которые сообщены будут гг. главнокомандующим (Барклаю де Толли и Багратиону. - Н. Т.) и по коим армии должны будут отступать»
[931].
Наполеон, жаждавший генерального боя с первых дней войны, о возможной неудаче не думал. Предвкушая победу, он воскликнул в рассветный час перед битвой: «Вот солнце Аустерлица!» Его цель заключалась в том, чтобы взять Москву и там, в древней столице России, продиктовать Александру I победоносный мир. Для этого нужно (и достаточно), по мысли Наполеона, выиграть Бородинскую битву. План императора был прост: смять левое (по данным его рекогносцировки, менее сильное) крыло русских, прорвать их центр, отбросить их в «мешок» при слиянии р. Колочи с Москвой - рекой и разгромить
[932]. В приказе по войскам перед битвой Наполеон сулил им в случае победы «изобилие, хорошие зимние квартиры, скорое возвращение на родину» и распалял их воинское тщеславие: «Пусть самое отдаленное потомство с гордостью вспомнит о вашей доблести в этот день! Пусть о каждом из вас скажут: “Он был в великой битве под стенами Москвы!”»
[933]. Солдаты Великой армии, обрадованные возможностью сразиться наконец с врагом, который так долго уклонялся от боя, до полуночи веселились и пели
[934]. Едва ли кто-то из них сомневался в победе.
