Выше всего он ценил в людях, будь то друзья или враги, благородство и мужество. Широко известно, как он возвращал шпаги взятым в плен неприятельским военачальникам (австрийцу М. Мервельдту при Лейпциге, русским - Н. Г. Репнину при Аустерлице, П. Г. Лихачеву при Бородине и К. М. Полторацкому при Шампобере), а фельдмаршала С. Вурмзера и генерала К. Макка (Австрия) попросту отпустил домой. Но вот мало известный факт. Во время «Ста дней» ему доложили, что герцог Л. Ангулемский (племянник Людовика XVI и Людовика XVIII) бежал, покинутый своими войсками, которые перешли на сторону императора, и что верным герцогу остался только один офицер, теперь арестованный, - что с ним делать: осудить, расстрелять? Наполеон повелел наградить этого офицера орденом Почетного легиона
[496].
О благородстве самого Наполеона можно спорить. Наряду с возвышенными поступками он был способен, как мы уже видели (на примерах его походов в Италию, Египет и Сирию) и еще увидим, действовать безнравственно, цинично. Но личное мужество было присуще ему в высочайшей мере. Он мог не только вести солдат в штыковую атаку, как под Тулоном, или под огненный смерч врага, как при Арколе, но и стоять на командном пункте под неприятельскими ядрами, как при Эйлау и Монтеро, и при этом успокаивать своих «ворчунов», которые звали его к себе в укрытие: «Не бойтесь! Еще не отлито ядро, что убьет меня!»
[497] После ряда покушений на его жизнь он не испугался личной встречи, один на один, с главарем заговорщиков - фанатически смелым и богатырски дюжим Ж. Кадудалем, которому ничего не стоило задушить собеседника. Более того, Наполеон после тех покушений, будучи уже императором, выезжал по делам или на прогулку без охраны, лишь с секретарем или адъютантом, и ругал М. Дюрока за попытки снарядить вслед за ним провожатых
[498].
Он был хорошим сыном, братом, отцом и другом. Мы уже видели, как много было у него и в молодые, и в последующие годы сердечных друзей, как он ценил их, дорожил общением с ними и как тяжело переживал смерть каждого из них, особенно Л. Дезе, Ж. Ланна и М. Дюрока. В семье он вел себя строже. Чрезвычайно почтительный с «мамой Летицией», он отечески самовластно распоряжался судьбами братьев и сестер. Правда, он одарил их всех (кроме Люсьена, который с 1803 до 1815 г. был с ним в ссоре) княжескими и даже королевскими титулами, но при этом диктовал им свои, подчеркнуто скромные нормы поведения, не терпел в них заносчивости и умерял их претензии, которым не было границ. А разве все это говорит не в его пользу?
Как супруг и в особенности как отец Наполеон тоже вызывает к себе симпатию. Он страстно любил свою Жозефину и до тех пор, пока не узнал о ее изменах, никогда ей не изменял. Нежен он был и со второй женой, Марией Луизой, трогательно заботился о ней и прекратил случайные связи с другими женщинами, исключая лишь его польскую даму сердца, фактически третью жену Марию Валевскую. Сына и наследника своего - Римского короля - он обожал, буквально носился с ним и строил для него самые «наполеоновские» планы. Ради маленького сына (ему было всего три года, когда монархи шестой коалиции навсегда отняли его у Наполеона) император мог отвлечься от любого, хоть самого важного и срочного дела: садился на пол рядом с ребенком и сам «забавлялся с ним, как ребенок»
[499]. А какой он был отчим! Редкий мужчина способен так любить пасынка и падчерицу, как любил Наполеон Евгения и Гортензию Богарне - детей Жозефины от ее первого брака.
Между тем с той поры, как гражданин Бонапарт стал императором Наполеоном, количество дел, и ранее неисчислимое, у него прибавлялось, и он по привычке своей лично во все вникал. Вот два примера из книги В. Кронина: «Готовясь в 1806 г. к маневру, который сокрушит Пруссию, Наполеон пишет в Париж: “Спросите г - на Денона (директора Лувра. - Н. Т.) о том, правда ли, что вчера музей открылся с опозданием и публика должна была ждать”. В письме от 17 июля 1805 г. он просит Фуше навести справки о капитане Компьенской лесной комиссии, который когда-то нуждался и влез в долги, а теперь купил дом за 35000 франков. “Не купил ли он его за счет фондов на развитие лесного хозяйства?”»
[500]. Известен и такой факт: однажды Наполеон вздумал «обревизовать все муниципальные кассы - и в несколько месяцев все было кончено, причем изловили более чем на 2 млн воровства»
[501]. Зато чиновники - муниципалы больше почти не воровали!
С подчеркнутой теплотой Наполеон относился к семьям (особенно к женам и детям) своих боевых соратников, генералов и маршалов. Показателен такой случай, засвидетельствованный очевидцами. Маршал Лефевр, сын пахаря, первым из маршалов получил от Наполеона титул герцога. Его жена, бывшая прачка, Катрин Хюбшер (кстати, родившая ему 14 детей) стала, таким образом, герцогиней. «Однажды она появилась при дворе выряженная в бриллиантовые, жемчужные, золотые и серебряные украшения, следуя принципу “все сразу”. Строгий к вопросам церемонии господин де Бомон, дежурный камердинер, объявил с оттенком неодобрения: “Госпожа супруга маршала Лефевра”. Наполеон пошел ей навстречу: “Здравствуйте, супруга маршала и герцогиня Данцигская!“ (Этот ее титул Бомон опустил). Она быстро повернулась к камердинеру: “Ну что, получил, мальчишка?” Наполеон с удовольствием наблюдал за ее умением поддеть обидчика»
[502].
Своих чиновников, вплоть до министров, Наполеон держал, как и прежде, будучи первым консулом, в ежовых рукавицах, а может быть, и еще строже. Колоритная сцена обрисована по воспоминаниям очевидцев у В. Слоона: «Прибыв после Аустерлица вечером в Париж, император приказал министрам собраться на другой день в 8 часов утра на заседание. Поздравления министров были прерваны его сухим заявлением: “Нам следует теперь заняться более серьезными делами. Кажется, государство подверглось наибольшей опасности не со стороны Австрии. Министр государственного казначейства
[503], потрудитесь изложить ваш доклад”. В этом докладе критически освещалось положение дел с финансами: недостаток государственных доходов, продажность чиновников, их жульнические маневры <...>. Трое из числа виновных высших должностных лиц были тотчас же вызваны на заседание <...>. Последовавшую затем сцену можно сравнить разве лишь с грозой, в продолжение которой громовые удары безостановочно раздавались целый час с высоты небес. Один из виновных залился слезами, другой сделал слабую попытку извиниться, третий же не нашел ничего ответить и слушал, словно оцепенев от страха. Под конец император угрожающим жестом приказал всем удалиться». Вслед за тем сразу были приняты жесточайшие меры по розыску средств, «украденных чиновниками»
[504].
