О чем думал Наполеон по пути из Парижа к Бомону? Должно быть, прежде всего о том, что никогда еще феодальные коалиции не навязывали ему войну с такой непримиримостью, агрессией и мощью, хотя оснований для этого у седьмой коалиции было меньше, чем у любой из предыдущих шести. «До 1814 г., - справедливо отмечают Мишель Франчески и Бен Вейдер,-европейские монархи пытались оправдать свою враждебность к Франции якобы ее территориальной экспансией. В 1815 г. этот предлог рассыпается в прах. Франция вернулась в свои пределы и торжественно заявляет голосом своего императора о желании жить в мире со всеми соседями. Выбор своего политического строя касается только ее. Готовящийся крестовый поход, цель которого - новая реставрация Бурбонов, является чудовищным вмешательством во внутренние дела Франции; так считает даже парламентская оппозиция в Англии»
[1669].
Действительно, левые парламентарии и независимая пресса, вроде газеты «Morning Chronicle», выступали в те дни с такими заявлениями: «Бонапарт принят во Франции как освободитель. Бурбоны потеряли трон по своей собственной вине. Было бы чудовищно воевать с нацией, чтобы навязать ей правление, которого она не хочет». И еще: «Английские патриоты считают, что государи континента объединяются не так против Бонапарта, как против духа свободы»
[1670].
В чем же дело? Чем объяснялась сугубая, неистовая агрессивность седьмой коалиции? На этот вопрос исчерпывающе ответил Е. В. Тарле: «Кроме ненависти к завоевателю, кроме ужаса перед страшным полководцем и вечным победителем, теперь на Александра, Франца, Фридриха Вильгельма, лорда Каслри <...> - на всю эту реакционную правящую верхушку Европы действовала еще и тревога по поводу новых “либеральных” замашек вернувшегося Наполеона. Красный платок, которым обматывал себе голову Марат, был для европейских правителей более страшен, чем императорский золотой венец Наполеона. В 1815 г. им показалось, что Наполеон собирается именно “воскресить Марата” для общей борьбы <...>. И это еще более усилило и без того непримиримую их вражду к завоевателю»
[1671].
Наполеон все это знал, хотя и не собирался «воскрешать Марата». Но в его реакции на агрессию в седьмой раз ополчившихся против него глав европейских монархий важным был и личный мотив: он возненавидел их всех и каждого из них за то, что они отняли у него жену и сына.
Тотчас по прибытии к Северной армии Наполеон сориентировался в военно - политической обстановке, точнее, в деталях ее, поскольку обстановка в целом была уже изучена им досконально. По совокупности агентурных данных император выяснил, что войска седьмой коалиции идут походом на Францию тремя главными линиями плюс три вспомогательные
[1672]. Первую линию на территории Бельгии к тому времени составили две армии - Нидерландская фельдмаршала герцога А. У. Веллингтона в районе Брюсселя численностью (по разным данным) от 93 до 110,5 тыс. англичан, ганноверцев, брауншвейгцев, голландцев, бельгийцев при 220 орудиях, не считая еще 17 тыс. в отдельных гарнизонах, и Нижне - Рейнская армия фельдмаршала князя Г. Л. Блюхера - юго-восточнее, у Намюра: 117 тыс. пруссаков и 296 орудий. Блюхеру, кроме того, был подчинен отдельный 25-тысячный корпус генерала графа Ф. Г. Клейста в Западной Германии. Во второй линии, от Среднего Рейна, наступала русская армия фельдмаршала князя М. Б. Барклая де Толли (150 тыс. человек) и в третьей линии, на Верхнем Рейне, - армия австрийского фельдмаршала князя К. Ф. Шварценберга (210 тыс. австрийцев, баварцев, вюртембержцев и гессенцев). Еще по трем линиям изготовились к вторжению во Францию пьемонтская армия генерала князя И. М. Ф. Фримона (50 тыс. человек), «армия Неаполя» во главе с победителем Мюрата при Толентино фельдмаршала герцога В. Ф. Бьянки (40 тыс. человек), а также развернутая у французской границы в Пиренеях 80-тысячная испано - португальская армия.
Таким образом, шесть союзных армий общей численностью без малого 800 тыс. человек (а к ним на соединение шла еще седьмая, шведская, армия) шли на Францию отовсюду. План союзников был бесхитростен: окружить и задавить воинство Наполеона своим громадным численным превосходством. Ведь разведка союзного командования определяла численность Северной армии не более чем в 150 тыс. человек. В действительности, по данным различных источников, Северная армия насчитывала и того меньше - от 113 до 128 тыс. бойцов и от 344 до 366 орудий
[1673]. Вся армия была разделена на пять армейских корпусов, которыми командовали генералы Ж. Б. Друэ д’Эрлон, О. Ш. Рейль, Д. Ж. Вандам, Э. М. Жерар и Ж. Мутон (все пятеро - графы!), кавалерийский резерв под командованием маршала и графа Э. Р. Груши и корпус Императорской гвардии численностью в 19 909 человек во главе с генералом графом А. Друо
[1674].
На боевые качества солдат и офицеров Северной армии (особенно ее гвардейских частей) Наполеон вполне мог положиться, а вот высшие командные кадры на этот раз еще более, чем в кампании 1814 г., удовлетворить его не могли. Дело не только в том, что он смог взять с собою в поход всего лишь трех маршалов, включая «новичка» Груши. Главное, император вынужден был заменить на посту начальника Генерального штаба незаменимого до тех пор Бертье. Но первый и с 1805 г. бессменный штабист империи в апреле 1814 г. переметнулся к Бурбонам, а 1 июня 1815 г., будучи в Бамберге у своего тестя, баварского герцога Вильгельма, погиб. Карл Маркс считал, что Бертье «был убит шестью лицами в масках, которые выбросили его из окна» герцогского дворца, когда он смотрел в это окно, с высоты 15 м, на вступление в город русских войск
[1675]. Другие исследователи делают оговорку: Бертье погиб «при невыясненных обстоятельствах»: то ли выпал из окна, то ли был выброшен кем-то
[1676]. Р. Делдерфилд без ссылки на источники утверждает: «Когда об этом сообщили Наполеону, он заплакал»
[1677].
Маршал Сульт, которому Наполеон поручил возглавить Генеральный штаб, не пользовался доверием солдатской массы. Ведь никто не забывал о том, что он служил Людовику XVIII как военный министр. К тому же Сульт никогда не имел никакого отношения к работе Генерального штаба, бывшего в монопольном ведении Бертье. «В отличие от Бертье, - характеризует Сульта Д. Вильпен,-его приказам часто не хватало точности <...>. В тех случаях, когда Бертье, подстраховываясь, отправлял по семь - десять копий с разными гонцами, новый начальник штаба чаще всего довольствовался одним курьером. Но случайности войны приводят к тому, что одного всадника могут взять в плен, убить, ранить, он может заблудиться в пути»
[1678]. Эта, можно сказать, «фамильная» слабость Сульта, как мы увидим, станет роковой в битве при Ватерлоо. Дэвид Чандлер, возможно, прав, полагая, что «маршал Сюше был бы гораздо лучшим начальником штаба, чем Сульт»
[1679], но, с другой стороны, Наполеон, конечно же, знал, что именно Сюше лучше, чем кто-либо, сможет защитить Лион от испанских, португальских, пьемонтских, неаполитанских войск.
