Разумеется, Александр, будучи верен себе, не отставал от «братьев» - монархов и в развлечениях. Особенно любил этот, как называли его, «коронованный Дон Жуан», общаться с красивыми женщинами. Хотя Вена, принявшая в те дни до 100 тыс. гостей, напоминала вавилонское столпотворение, там, пожалуй, не было ни одной красавицы, которую царь не заметил бы и обошел вниманием. Больше других заинтересовала его княгиня Е. П. Багратион (урожденная Скавронская), давно, еще до войны 1812 г. оставившая своего героического мужа. Она держала в Вене свой салон. Александр стал ее «интимным другом», но, как догадывались австрийские соглядатаи, ради того, чтобы узнать от нее секреты другого ее «интимного друга» - Меттерниха. Кроме женщин развлекал Александра в дни Венского конгресса и экзотический подарок Франца I - говорящий скворец, который, едва увидев царя, принимался кричать: «Виват Александр! Виват Александр!»
Французскую делегацию на конгрессе возглавлял, естественно, Талейран, который с первых же дней начал плести в Вене такую сеть интриг, что снискал от коллег прозвище «наибольшей канальи всего столетия (la plus grande canaille du siècle)»
[1487]. Цель его интриг, согласованных с Людовиком XVIII, была двоякой, причем, в его понимании, равновеликой: 1) поставить Францию вровень с другими великими державами (ее победительницами), опираясь на принцип легитимизма, который все монархи антинаполеоновской коалиции всегда провозглашали своим высшим принципом, и 2) удалить Наполеона с Эльбы-либо как можно дальше от Франции и Европы, либо (еще желательнее) вообще из жизни. Для успешного решения и той и другой задачи Талейран пытался - надо признать, с невероятной изворотливостью и энергией, - подточить единство союзной коалиции, а в идеале расколоть коалицию. Он добился бы всего, что задумал, если бы не внезапное стечение обстоятельств.
Более трудной для Талейрана оказалась вторая задача. Вначале все складывалось в его пользу. Талейран заручился поддержкой главы английской делегации в Вене министра иностранных дел лорда Р. С. Каслри и самого авторитетного из британских уполномоченных герцога А. У. Веллингтона. Оба они согласились с идеей Талейрана сослать Наполеона на Азорские острова в Атлантическом океане, «в пятистах лье (больше 2,5 тыс. км. - Н. Т.) от всякой земли»
[1488]. Однако с этим не согласился Александр I, крайне раздраженный в то время отказом Людовика XVIII дать согласие на брак герцога Беррийского с великой княжной Анной Павловной: «Этот подагрический королишка, посаженный на трон стараниями России и ее союзников, находит сестру русского царя, великую княжну из рода Романовых, недостойной своего племянника!»
[1489]
Талейран сменил тактику. Он переключился на вбивание клиньев между «братьями» - монархами, чтобы рассорить их, а тем временем строил и (не всякий раз!) обсуждал с Каслри планы похищения с Эльбы и даже убийства Наполеона. По данным Э. Лависса и А. Рамбо, «поднимался вопрос об отправке в Портоферрайо испанской эскадры, о высадке на остров алжирских корсаров. Ливорнский консул Мариотти пытался склонить лейтенанта Тальяда к тому, чтобы он похитил Наполеона и увез его на остров св. Маргариты» (в Карибском море, у Южной Америки)
[1490]. Пояснения к этим данным можно почерпнуть из других источников. Итальянский авантюрист Мариотти был платным агентом Талейрана, стал французским консулом в Ливорно по протекции своего шефа, выполнял его тайные поручения и, надо полагать, с его ведома, если не по заданию, подбирал убийц для покушения на Наполеона
[1491]. Что касается лейтенанта Тальяда, то он был для Наполеона на Эльбе, условно говоря, адмиралом, поскольку командовал всем флотом императора из четырех малогабаритных судов. Он остался верен Наполеону и, как мы увидим, будет сопровождать его в побеге с Эльбы во Францию.
Наполеон в своей миниимперии знал (главным образом, от Флери де Шамбулона), конечно, не все, но очень многое из того, что делали Бурбоны и Талейран, либо даже только задумывали для того, чтобы еще больше изолировать, а то и вовсе уничтожить его. К примеру, можно не сомневаться, что лейтенант Тальяд сообщил императору о планах Мариотти и маячившего за его спиной Талейрана. В общем, заключали Э. Лависс и А. Рамбо, «приходится признать, что делалось решительно все к тому, чтобы разбудить в Наполеоне дремлющего льва. Людовик XVIII оставляет его без денег, австрийский император отнимает у него сына, Меттерних отдает его жену придворному развратнику, Каслри хочет его сослать, Талейран замышляет бросить его в подземную темницу; некоторые, наконец, задумывают убить его»
[1492]. Выходит, по крылатому выражению (которое приписывают даже Талейрану, но, как мы еще увидим, это сказал Наполеон), «Бурбоны ничего не забыли и ничему не научились». Поэтому они так быстро восстановили большинство нации против себя и в пользу Наполеона.
Да, народные массы Франции, в особенности крестьяне и солдаты, к началу 1815 г. уже так возненавидели Бурбонов, что буквально жаждали возвращения Наполеона. Современники вспоминали: «Не проходило, кажется, дня без того, чтобы в казармах не раздавались крики: “Да здравствует император!”»
[1493]. А деревни полнились слухами о том, что Бурбоны уже начали возвращать помещикам земли, дарованные крестьянству революцией и закрепленные за ним Наполеоном. Проклиная Бурбонов, крестьяне взывали к Наполеону. «“Где он? Когда он снова явится?” Этот вопрос встал в казарме и в деревне раньше, чем где бы то ни было в других слоях населения»
[1494]. Да и столичный люд все больше презирал Бурбонов. «Во время траурного шествия в день казни Людовика XVI из толпы раздавались крики, как в былые времена: “На фонарь!”, а любимая забава парижан заключалась в том, чтобы, привязав белую кокарду к хвосту собаки, гонять несчастное животное по улицам столицы, швыряя в него камнями и палками»
[1495].
В сравнении с Бурбонами Наполеон воспринимался французами как Мессия. Вот поразительный факт. «Старую египтянку роялисты в Марселе заставляли кричать: “Виват король!” Но она не хотела - кричала: “Виват император!” Ее повалили ударами штыка в живот. Она приподнялась и, держа обеими руками выпадавшие внутренности, крикнула: “Виват император!” Ее бросили в вонючую воду старого порта; и утопая, в последний раз вынырнув, она крикнула: “Виват император!”». Комментируя этот факт (из книги Анри Гуссэ), Д. С. Мережковский заметил: «Да, люди так никого не любили, так не умирали ни за кого вот уже две тысячи лет»
[1496].
