Тут же он сказал стоявшему рядом Мюрату: «Эта баталия решит судьбу мира». Мюрат возразил: «По крайней мере, судьбу этой армии». Вальтер Скотт верно заметил, что Мюрат «не понял тайной мысли Наполеона», ибо Наполеон думал тогда «не об одном предстоящем сражении, даже не о судьбе Египта, но уже о будущем Европы, куда он собирался вернуться. А это было бы невозможно, не одержи он в очередной раз победы»
[964].
Битва началась к середине дня 25 июля с артиллерийской канонады
[965]. Тяжелые орудия французов открыли ураганный и, главное, прицельный огонь по скоплениям турок на холмах и по их окопам, вырытым наспех и ненадежно. Турецкая артиллерия отстреливалась, но она была слабее французской, а ее канониры не столь искусны, как французы. В результате турки под огнем дьявольских гяуров стали терять выдержку, занервничали и дрогнули. Воспользовавшись их замешательством, кавалерия Мюрата по знаку Наполеона лихо обскакала правый фланг первой линии турецких окопов и прорвалась в тыл янычарам. Тем временем Ланн, получив приказ Наполеона «Пленных не брать!», повел свою пехоту во фронтальную атаку. Гренадеры Ланна рассыпным строем под беспорядочным огнем турок ворвались в первую линию их окопов и погнали деморализованных янычар ко второй линии, но там их встретили кавалеристы Мюрата. Спасаясь от яростных ударов французской кавалерии и пехоты, янычары бежали ко второй линии своих окопов, мешая тем самым их защитникам стрелять во французов, ибо впереди неверных мчались к ним свои.
Сопротивление защитников второй и третьей линий турецких окопов было сломлено в течение часа. Они обратились в бегство, но бежать им было некуда, кроме как в море. Поддались начавшейся панике и турецкие воины на холмах. Все, не исключая сэра Сиднея Смита и его офицеров, бросились к морю в надежде на свои (турецкие ли, английские) суда. Отчаянно, можно сказать героически, сражался лишь элитный полк из 1000 янычар во главе с самим Мустафой. Он не без успеха пытался отбить атаку кавалерии Мюрата, причем Мустафа-паша собственноручно, то ли выстрелом из пистолета, то ли ударом сабли (по данным из разных источников), ранил будущего зятя Наполеона в голову. Правда, Мюрат в ответ рубанул турецкого сераскира саблей по руке, отхватив от нее два пальца, и взял его в плен
[966]. Тем временем обезумевшие от страха янычары бежали к морю, падая на бегу десятками и сотнями от французских пуль и сабель, а те, кому удалось дорваться до моря, тонули в морской пучине.
Итоги Абукирской битвы 1799 г. поразительны: 18-тысячная турецкая армия была уничтожена почти полностью. Только утонувших оказалось 10-11 тыс. «Тысячи тюрбанов и шалей, которые море выбросило потом на берег, - вспоминал Наполеон, - вот все, что осталось от этих храбрых янычар». Спаслись не более 1200 человек
[967]. Среди уцелевших был и командир отдельного отряда албанцев Мухаммед-Али (1769-1849) - будущий правитель Египта 1805— 1848 гг., основатель последней в Египте царской династии, которая управляла страной до 1952 г.
[968] Французы потеряли, по разным данным, всего лишь 200-220 человек убитыми и 550 (или 750) - ранеными
[969].
Вопреки приказу Наполеона пленные все же были взяты (точнее сказать, они сдались в плен). Среди них был сам Мустафа-паша. Едва не попал в плен и Сидней Смит: раненый, он с трудом успел добраться до своего катера, и затем на катере до флагманского корабля своей эскадры. Трофеями победителей стали 100 турецких знамен (в том числе три бунчука сераскира как символы его власти), 32 орудия, 120 зарядных ящиков, все шатры и обозы, 400 лошадей
[970].
В счастливый для французов день этой победы главный недоброжелатель Наполеона из числа его боевых соратников генерал Клебер бросился к нему в объятия со словами: «Вы велики, как мир!»
[971] (другой фрондер - генерал Даву - пришел к такому мнению еще раньше). «Эта битва - одна из прекраснейших, какие я только видел: от всей высадившейся неприятельской армии не спасся ни один человек», - так с чувством не свойственной ему жестокой радости и с обычным для него преувеличением и без того великого достижения уведомлял Наполеон Директорию о феномене Абукира
[972].
Можно было понять это чувство генерала Бонапарта после всего, что он пережил между Сен-Жан д’Акром и Абукиром. Сначала досадная, первая в его полководческой карьере неудача, крах чуть ли не главной его надежды на поход в Индию, возникшая вдруг угроза даже его контролю над Египтом, а затем - блистательная победа (в том самом Абукире, где год назад был уничтожен англичанами его флот), безоговорочное покорение Египта и возможность для новой попытки пройти далее на Восток. Казалось, пора забыть о Сен-Жан д’Акре и вновь думать об Индии. Но теперь все мысли Наполеона были нацелены на возвращение во Францию.
Е. В. Тарле ошибался, полагая, что отъезд Наполеона из Египта был «внезапным, никем не предвиденным событием», поскольку он, «долгие месяцы отрезанный от всякого сообщения с Европой, <...> из случайно попавшей в его руки газеты узнал потрясающую новость» о победах войск второй антифранцузской коалиции (в частности, русских «чудо-богатырей» А. В. Суворова) и о грозящем вторжении коалиционеров во Францию
[973]. Евгений Викторович знал (хотя бы из классической монографии А. Вандаля), что Директория 18 сентября 1799 г. письменно приглашала генерала Бонапарта к «скорейшему возвращению» на родину, но ни один из трех курьеров, посланных в Египет с текстом этого письма, не достиг места назначения - все они были перехвачены англичанами
[974]. Но ведь еще Вальтер Скотт в первой четверти и Виллиан Слоон в последней четверти XIX в. ввели в научный обиход засвидетельствованный участниками и современниками событий факт, который затем удостоверяли и А. Лашук, и Д. Чандлер, и А. 3. Манфред: Наполеон был хорошо информирован о положении дел в Европе из разных источников. Во- первых, Сидней Смит по крайней мере с июня 1799 г. подсовывал французам различные газеты («La Gazette de Francfort», «Courrier français de Londres»), «полные описаниями бед, постигших Францию на других фронтах»
[975]. А кроме того, как заметил еще В. Скотт, «Наполеон и без газет Сиднея Смита уже знал о положении во Франции и в Европе»
[976]. Может быть, самый надежный для него канал связи (через Геную и Тунис) обеспечивал ему брат Жозеф, на воспоминания которого ссылался В. Слоон
[977]. Тем или иным путем, но Наполеон был осведомлен и о сентябрьском обращении к нему Директории с просьбой срочно возвращаться в Париж
[978].
