Кочегар по-бабски завизжал под столом:
– Убиваю-ю-ют!
– Вон пошли оба!
Кочегар обхватил руками и ногами ножку стола:
– Не пойду!
Фердинандовна покосилась на ключ:
– Чего стряслось?
– Эта падла заснула. За паром не следила, я зашел – все приборы уже на красной метке. А клапана предохранительные закисшие – не срываются, не сигналят – чуть котел к ядреной матери не взорвался! Ну дайте, я его добью!
– К капитану иди! Я перевяжу, потом вернешься, доучишь.
Ну хоть какое-то развлечение в ее размеренной жизни с двенадцатью ежедневными дегустациями завтрака, обеда и ужина для пассажиров первого класса, второго класса, третьей палубы и экипажа. Ей хватило недели, чтобы повара всех кухонь неукоснительно соблюдали инструкцию и стандарты.
– Пересолено! – она гневно откидывала крахмальную салфетку, и повара с воем выбрасывали весь обед для первого класса. Артельщики, поставляющие продукты, списывали расходы на нерадивого кока.
– Пересушено! – И следом за первым классом переделывали весь обед второму классу.
– Макароны по-флотски? – возмутилась она в первый ужин. – Команда за стол пойдет через полчаса. Больше двадцати минут после приготовления держать макароны с фаршем не положено!
– Да вы что! Какие полчаса, – пробовали возмутиться неопытные непуганые работники кухни.
– Что?! Кто посмел?! Через двадцать минут в этой среде на такой жаре (она брезгливо повозила алюминиевой вилкой в макаронах) возникает бактерия… – Гордеева произнесла заклинание на латыни. – Весь экипаж уморить хотите! Они обдрищутся – судно в холерный карантин на сорок дней в затон поставят вместе с пассажирами! – орала она и топала ногами.
Знаменитый безаварийный капитан Бабушкин обожал Фердинандовну и, несмотря на ее почтенный возраст, упорно продолжал требовать на летний сезон только ее.
– Мой ангел-хранитель, – целовал он ей пахнущую формалином ручку, – всю навигацию без карантинов и болящих!
Суровая Фердинандовна закуривала папироску и басила:
– Да ладно, и на старуху бывает проруха. – Правда, какая именно – она не признавалась.
В прошлый сезон случилось несчастье. На трое суток встали холодильные камеры. Забились теплообменники, которые охлаждались забортной водой. Несмотря на конец навигации, жара стояла невыносимая. Все продукты пришлось списать – среди потерь две огромные коровьи туши. Фердинандовна актировала мясо и велела выбросить. Необъемная конопатая повариха с хитрой плоской и веснушчатой рожей согласно закивала головой. Всю неделю она заботливо спрашивала на пробах: – Ну как? Вкусно? А что там в лазарете? Новеньких нет? – Сходя на берег, она не выдержит и отыграется за все выброшенные пересоленные и пересушенные: – Ну и дура ты, Лёлька! На слово мне, волчице старой, поверила. Отлично те туши все сожрали, и ты в том числе. Проварила, протушила, и никаких твоих бактерий. А то выдумала – такие-то деньжищи за борт спустить! А за актирование – нижайший поклон. В Москву отдыхать поеду.
Гордеева не забудет позора и вынесет урок на всю оставшуюся жизнь. В новом сезоне опять случится целая пропавшая туша. Она подойдет к ней с кружкой и ложечкой, разболтает в водичке полстакана хлорки и с улыбкой торжественно окропит мясо. Ровно двадцать минут она, скрестив руки, простоит рядом с «трупом», пока повара будут биться в истерике и проклинать ее сволочную натуру. – А теперь пожалуйте!
Она удалится. Повара понюхают. Облегченно вздохнут и попробуют спасти мясо вместе со своими деньгами. Вонь от кастрюль пойдет такая, что капитан, отметившийся в Первую мировую, потирая слезящиеся глаза, спросит у Гордеевой, а не началась ли часом химическая атака?
– Да что вы, уважаемый. Просто мясо стухшее актировала, – ухмыльнется Фердинандовна.
– А запах?
– А запах – то повара после списания вернуть его к жизни пытались.
– И что мне с ними делать?
– Ну, мне почем знать, вы же капитан.
С тех пор порядок на ее судне соблюдался неукоснительно.
Она привезет из круиза профессиональный загар под халат и окрепшую в разлуке с сыном нервную систему. Тем более, что Женька откажется жить у свекрови. Петя, истративший на свадьбу все сбережения, не сможет снять даже комнаты. Молодожены поселятся в маленькой комнатке Фиры и Вани, а те перейдут в дальнюю опустевшую детскую. – Все хорошо, дети. Окрепните. Тем более все равно Петя половину времени в дорожных рейсах проводит, – будет улыбаться Фира.
Только Котя и Ксюша таким прибавлением в семье останутся недовольны – они-то размечтались, что наконец, когда последняя старшая выпорхнет из родительского гнезда, они как буржуи получат каждый по своей собственной комнате.
И наши летчики отважества полны
Пока Фердинандовна, как Иов, странствовала по крымско-кавказской в каюте судового врача, первоклассница Ксеня Беззуб влет выучила главный шлягер всей Одессы. Она запомнила полтекста на свадьбе, вторую часть досочинила сама в хромающий размер. «Кууупите бублички, горячи бублички, гоните рублички, сюда скорей», – исполняла она, проходя по двору с отцовской шляпой. Соседи жертвовали певице неохотно и скудно.
Но пройдя половину периметра двора, у самой арки она столкнулась с благоухающим «Шипром» и таировским вином Боречкой. Боречка достанет портмоне и положит Ксене в шляпу десятку.
Ксеня округлила глаза и с усердием заголосила: – Отец мой пьяница – за рюмкой тянется, а мать уборщица – какой позор, сестра гулящая, тварь настоящая… – Боря скрестил руки на груди: – Душа моя, робко интересуюсь, где вы набрались такого репертуару? И что стало с вашей сестрой? – Ксеня с перепугу дала петуха и рванула домой.
Женьки не было. Ксюха, пританцовывая от возбуждения, вопила:
– Там! Там! Там! Там!
– Да что там? – развернулась от кастрюли с бульоном Фира.
– Там этот приехал! Женькин! Который с розами! И с мотоциклом!
– Ой вэйзмир! – Фира обтерла руки и выскочила во двор. Боречка стоял посреди двора. Он приподнял шляпу и поклонился:
– Доброго здоровьичка, мадам Беззуб!
– Ну здравствуй, – кивнет Фира.
Боря развернется и неторопливо пойдет к себе домой, а Фира спустится вниз, потрогает пару простыней и заскочит к Ривке:
– Ой мамочки! Рива, что делать?! Он вернулся!
– Кто вернулся? Йося?
– Да какой Йося?! Борька Вайнштейн вернулся.
Ривка пискнула и зажала рот рукой.
– Ой горе… А что сказал?
– Ничего! Поздоровался и к себе пошел.
– А он знает про Женю с Петей?
– А я знаю?! – всхлипнула Ира. – Боже, куда бежать? К Ване? К Пете? Что делать?
