Боря щедро оплатит хозяину тира Женькин выбрык и быстро уведет ее:
– Шейна, ты что творишь? Такую точку хлебную потеряли! Ты что, запала на этого поца немецкого? Зачем такой барышне тот хозер? Он же скучный – ни куража, ни риска, ни фантазии. Он тебе надоест через месяц и не отвяжется потом никогда. Зачем тебе этот гембель?
– Сдался он мне! Я просто (Женька отчаянно сочиняла на ходу), просто Ольку эту ненавижу. Строит из себя невесть что.
– А хочешь, сеструха, шампанского выпьем? – Борька приобнял Женю за плечо. – Помянем и закопаем прошлое?
Женька притормозила:
– А давай!
Боря улыбался Жене, но сам был в бешенстве. Он уже давно все просчитал не хуже Пети – сейчас он годик погуляет эту борзую малолетку, приручит потихоньку и дальше обучит всему – и любви, и покорности, и гешефтам. Он может подождать – доступных девок навалом, а эта ягодка пусть созреет, пусть привяжется. И тогда Боря станет ее первым, ее наставником, учителем и хозяином, а когда обрюхатит, то никакой важный Беззуб со всем своим депо возражать против свадьбы не сможет. К двадцати Шейна расцветет в такую красотку, что вся Одесса обзавидуется Боре, а пока девочка цены себе не знает.
Но он не учел Петьку. Кто бы мог подумать – эта занудная немчура! То, что Петька просто жрет глазами Шейну, Боря считал еще год назад. Но он не жадный – на здоровье: девочка как музей – глазами смотреть, а руками не трогать. А тут такой поворот.
– В кафе не пойдем – давай на море завалимся? Пять минут!
Боря заскочил в ресторан и магическим образом организовал корзину с шампанским, хрустальный фужер и персики. Свистнул извозчику и повез Женьку в Отраду. Он усадит ее на парусиновый пиджак и вручит фужер.
– За тебя, шейне пунем! А кто не понял, какая ты цаца, – тот полный мишигинер!
Женька выпила залпом и поперхнулась. Боря финкой почистил ей персик и подлил еще.
Сок тек от ладошки к локтю. Боря перехватил ее руку и лизнул снизу-вверх, чмокнув в ладошку:
– Боже, какая ты сладкая!
Захмелевшая Женька наклонилась вперед:
– Поцелуй меня!
Боря пригладил ей волосы:
– Шейна, девочка, всему свое время. Я бы тебя съел целиком. Но целовать тебя пока нельзя.
– А вот и можно!
Женька наклонилась и прижалась к Бориным губам. Боря в отличие от Петьки, был опытным любовником – он едва касался ее щек, глаз, шеи, и когда она попыталась снова его поцеловать, легонечко отстранился:
– Шейна, ну что ты со мной творишь! Я же живой, не выдержу сейчас!
– Еще, – прошептала Женька.
Боря притянул ее к себе и поцеловал по-настоящему – долго, страстно, проводя рукой по талии и животу и бедрам, не пересекая границ приличия, но совсем рядом.
– Пойдем, – он звонко поцеловал ее в нос. – Хочешь отомстить – сделай так, чтобы он увидел нас вместе и не под ручку.
Захмелевшая от ревности, вина и поцелуев, Женька шла, чуть покачиваясь.
– Давай понесу, – Боря подхватил Женьку на руки. – Королеву надо носить на руках!
Петька метался от угла Степовой до Михайловской. Уже смеркалось, а Женя до сих пор не вернулась. Вот остановился извозчик, Боря по-хозяйски, приподняв за талию, опустил на землю Женьку.
– Он смотрит, не оборачивайся! Давай, – прошептал Боря.
Женя подняла лицо к Боре и обхватила его за шею. Если бы в этот момент Борю увидел Иван Беззуб, то Сема точно остался бы без наследника. Но этот поцелуй видел только Петька. Боря отступил на шаг назад и провел Женьку до дверей.
– Иван Несторович, имею до вас пару слов.
Ваня вышел на галерею. Боря выглядел встревоженно и смущенно.
– Не знаю, как сказать. Не ругайте Женьку. Она выпила. Увидел в кафе, вот домой привел. Не дай бог что. Вы же знаете, она мне как сестра. Я не мог мимо пройти.
Беззуб помрачнел.
– Понимаете, я не знаю, шо там у нее стряслось, она молчит как рыба об лед, но похоже, шо этот ваш сосед с того краю разбил девочке сердце. Не мое дело. Но вы им столько добра сделали. Женьку не ругайте.
Боря спустился вниз, закурил и шагнул в арку.
Он схватил за руку Петьку.
– Все видел? Шейна моя! Еще раз увижу возле моей бабы – на нож поставлю. Понял?
– Посмотрим, – прошипел Петька.
Женька проснулась с дикой головной болью. Хуже боли была только память о вчерашнем дне. Что она наделала! Боже, она целовалась с Борей! Ужас! Он же взрослый! Она его не любит совсем. Но как же он целуется… Она, сгорая от стыда, помнила его руки на своем теле. Стыд-стыд-стыд… Ей хотелось провалиться сквозь землю, и чтобы ее так обняли еще раз одновременно. Боже, она как падшая женщина. Никогда больше! Никогда и ни с кем! Она бросилась умываться.
– Женя, нам надо поговорить, – Ваня заглянул в комнату.
– Папа, я больше никогда не буду, – заревела Женька.
Ваня сел рядом с дочкой. Господи, его Фире было примерно столько же, когда он ее впервые увидел. Эта серединка, четвертая из шести детей, получилась самой живой, самой яркой и дерзкой. Вся в маму. У Ванечки разрывалось сердце.
Он погладил ее по голове.
– Доченька, кто тебя обидел? Доченька? Я его покалечу, убью! Кто?
– Никто, честно. Я сама во всем виновата. Я такая глупая. Папа, прости меня. Все хорошо, правда.
– Это Петя? Женя, он тебя обидел?
– Нет, ну что ты, он… он хороший.
Женя разрыдалась еще горше.
Ваня Беззуб не знал, что сердце может так разрываться от любви и беспомощности.
– Женя, хочешь платье? Хочешь, на яхте покатаемся? А? Женечка, доченька… А хочешь, стрелять пойдем?
– Я не хочу больше стрелять… нико-о-ог-да-а-а-а-а…
– А летать хочешь? – в отчаянии ляпнул Беззуб.
– Хочу! – внезапно затихла Женя. – Ой, очень хочу!
Папина дочка.
Беззуб оборвал все свои связи с Анатрой и аэроклубом, но мастера помнили, а завод национализировали. Иван Несторович попросил у дочери неделю.
В тот же день он подойдет к Пете:
– Что у вас с Женей стряслось?
– Ничего.
– Такое ничего, что она пьяная домой пришла? В глаза мне смотреть! – рявкнул Беззуб.
Петя молчал и краснел, как рак в кипятке.
– Петр Иванович, мы компаньоны. Ты со мной почти десять лет рядом. Я тебя сыном считал. Потрудись ответить, что значит твое «ничего».
Петя сглотнул:
– Я люблю Женю. Очень давно. А она… – Он вспомнил тот поцелуй с Борей. – А она – меня нет. Я жизнь за нее готов отдать, Иван Несторович!
