Коммерческий проект начался случайно. В парке отдыха на месте бывших Дашковских дач в свежеорганизованном тире Боря с другом охмурял барышень. Мимо на велосипеде проезжала Женька. Она тормознула, глянула на результаты и, скривив лицо, сообщила: – Тю! Я и то лучше стреляю.
– Малая, а что ставишь, если промажешь?
Женя спрыгнула: – Велосипед!
– На что нам дамский? – заржал Борин друг.
– А давай… проиграешь – пойдешь в одних панталонах через весь двор!
– А если выиграю?
– А что хочешь?
– Тогда вы в дамском платье гуляете до Степовой и назад! Я платья дам.
Барышни хохотали:
– Ой, ворона непуганая!
Женька попросила один выстрел – пристреляться.
Боря скривился: – Не, девонька, мы так не договаривались!
– Ладно – хочешь иллюзион – плати за патроны!
Женька взяла винтовку, вскинула к плечу. Выстрелила, перезарядила. Фигурки падали одна за одной, в финале завертелась мельница в центре тира.
С сияющей рожей Женька повернулась к собравшейся публике.
– Але-ап! Платье предпочитаете черное или ультрамарин? Или, может, гимназическое?
Девицы хохотали.
Приятель Бори покраснел.
Женька села на велосипед:
– Ладно, прощаю, конфет мне купишь.
Боря ржал:
– Не-не-не! Не по понятиям! Я ходов обратно не беру. Дуй за платьем. Мы сейчас придем.
Когда Женька умчалась, Боря сыпанул мелочи и вскинул винтовку…
– Как?! Тут же пристреливаться надо! Влево сносит! Как она…
Старый потный дядечка в тире беззвучно трясся от хохота:
– Шлимазлы, эта фифа каждый день приходит сюда вместо уроков. Она и с закрытыми глазами во что хошь здесь попадет!..
– Нюсечка, Нюсечка, – Женька пританцовывала возле соседских дверей. – Нюсечка, дайте ваше платье, которая как морская нимфа.
– Зачем тебе? Ты ж в нем потонешь.
– Ой, будет умора! Нюсечка на полчасика! – Женька умоляюще сложила ладошки.
Боря подобрал сине-зеленый подол и, прикусив для кокетства губу, поправил резинку от носка на икре. Затем взмахнул ручкой и подмигнул Нюсе. Он, неприлично вихляя задом, сделал круг по двору и подошел к Гедале:
– Мушшшина, а угостите даму папироской?
– Адиёт! Папаша твой тебя не видит! – плюнул Гедаля.
– Должок отрабатываю! – Боря послал воздушный поцелуй дамам на галерее и вышел из двора. Женька, рыдая от хохота, шла сзади.
Домой она вернулась на цыпочках с вывернутой шеей – именно так за ухо завела ее во двор Фира и посадила под домашний арест.
А когда она наконец вышла из заточения, ее перехватил Боря:
– Красиво сработано. Уважаю! А денег хочешь?
– А что делать?
– Стрелять, конечно, только тир поменяем.
Боря вздыхал и подставлял Женьке ручку кренделем: – Что ж ты такая маленькая, Шейна? Я б на такой фартовой женился, ей-богу! Мы бы такое крутили! Но увы – мне Ирина Михайловна открутит медебейцалы, если папаша твой раньше не отстрелит!..
Внимание взрослого пижона Бори не просто льстило девичьему самолюбию – Петя, почти освободившийся от ее чар, снова негодовал.
Двенадцатичасовой труд – лучшее средство не только от душевных расстройств, но и от любовной лихорадки. Усталость и многозадачность каждого дня постепенно вытесняли тоску и тянущую болезненную память о Жениных губах и талии. Но когда он увидел Женю с жирным старым Борей, то просто сбесился. Он еще не знал, что этот адский огонь называется обычной ревностью. Он выследил их маршруты и с пульсирующей головной болью наблюдал, как Боря украдкой масляным кошачьим взглядом ощупывает хохочущую Женьку с винтовкой. Еще немного, и Боречка будет околдован, как и Петька, и никакие приличия, нормы и страх перед Иваном Беззубом его не остановят.
Пришло время крайнего средства. Петя уже уточнил у знающих мужиков нехитрый алгоритм – очаровать, уговорить, отвести гулять. Оленька была отличным экземпляром. На год старше Женьки. Из ее же переименованной в школу гимназии. Настоящая мамзель – жеманная, томная, в туфельках на каблуке, модном платье свободного кроя и шляпке. Она была полной противоположностью Женьке. Золотые кудри под каре, подведенные глаза – королева школы. Когда это обычный расчет без чувств – то все идет как по маслу. Для привлечения внимания Оленьки было достаточно пары букетов с записками о ее красоте и появления Пети в новом дорогом костюме. В субботу они уже гуляли под ручку в Александровском парке. «Случайно» остановились возле тира – Оленька с букетом и мороженым звонко смеялась над шуточками Пети, который по-хозяйски обнимал ее за талию.
– Постреляем?
Женька удивленно оглянулась на знакомый голос. Петька целых шестьдесят секунд был триумфатором.
Женька промазала и перезарядила.
– Ну-у, я не хочу стрелять! Я же барышня, – Оленька, сама того не зная, была великолепна.
– А и правда, пойдем лучше в синематограф.
Оленька, манерно оставив мизинчик с тающим мороженым, лизнула сама и протянула рожок Петьке. Он не успел наклониться. Раздался щелчок и выстрел. Мороженое разлетелось в клочья, забрызгав лица и одежду парочки. Оленька завизжала. Женька откинула винтовку под крики отдыхающих и, глядя Петьке в глаза, спокойно проворковала:
– Ой, простите, промазала. Боречка, у меня голова кружится. Пойдем отсюда.
Оленька была фифой, но не дурой. Она оттирала платочком платье:
– Ты меня из-за нее сюда притащил?
Петька позорно краснел:
– Нет, ну ты что?
– Доволен?! Я чуть не обмочилась от страха!
– Прости, прости, прости. Я не знаю, что на нее нашло – там все кончено давно.
Оленька покосилась на Петю:
– Точно? А у нее, похоже, нет…
Пятнадцать – самый мерзкий возраст: и не ребенок, и не взрослый. С тебя требуют и не разрешают. А самое паскудное, что, несмотря на все цивилизации, прогресс, революции и свободы, ты как болван вынужден заново открывать все давно распахнутые двери. Ну почему нет инструкций для отношений, где все прописано: как поступать правильно и какие есть варианты развития событий.
Петька был в смятении: да, он убедился, что Женька к нему неровно дышит (а может, это просто бабская обида?), ну и что теперь с этим знанием делать? Да, она теперь горит в том же синем пламени ревности, что и он. Ну – и?.. Что дальше? Вернется она как? Или (у него ноги стали ватные и от ужаса заныл низ живота), а вдруг это – «пропал»? А если она теперь точно никогда не вернется.
Он невпопад отвечая и извиняясь, проводит Оленьку домой.
