Нюся, бледная, с прокушенной распухшей губой, улыбалась совершенно детской улыбкой и смотрела то на младенчика, то на газету, в которую Фира завернула чугунок с гречневой кашей.
– Как назовешь-то?
– Надо как-то знаково… В честь нашего конфуза… – Нюся задумалась
– Аполлинария – в честь иллюзиона «Аполло», – заржет Фира.
– Точно! Поля!
Тогда же без новостей в газетах стала понятна агитация Семена за «Аполло» вместо кинотеатра «Шантеклер»: в тот день посетители двух сеансов сэкономили по восемь копеек на билете, но потеряли вместе с верой в искусство часы, кольца и карманные деньги. Господа бандиты деликатно сняли билетерш и заняли места у входа и выхода. В результате – все выходящие с фильмы и заходящие в фойе организованно под улыбку и наган сдавали материальные ценности специально обученным людям, среди которых был Мишка Вайнштейн.
Рыжую Полину вместе с Нюсей встречали как королев.
Ванечка Беззуб, организовавший колыбельку и матрасик для новорожденной, покосился на малышку:
– Я смотрю, круг подозреваемых сильно сузился.
Действительно среди клиентов Нюси рыжих было всего двое – биндюжник Яков и владелец скобяной лавки Анджей.
– Ставлю на нашего, – прищурив глаз, говорила Ривка Фире.
– А я на родную кровь Нюськи – на поляка.
Оба рыжих были свободны: один – холостяк, второй – вдовец, и появление у Нюси такого вопиюще похожего отпрыска обоих внезапно вдохновило. Дворовые споры касательно счастливого отца окончательно зашли в тупик, когда из польской слободы пришел здоровый элегантный пожилой господин. Несмотря на возраст и седину его масть была очевидна – веснушчатые руки, белоснежная кожа и вылинявшие под сединой до нежно-абрикосового цвета волосы. Мужчина, опираясь на трость, поднялся по чугунной лестнице и проигнорировал Софино: – А вы до кого?!
Нюся открыла дверь. Выпучила глаза и залилась краской.
– Покажи мою внучку, – заявил господин.
Двор не мог дождаться его ухода. Когда мужчина, брезгливо покосившись на любознательных соседей, вышел, Ривка бросилась к Нюсе:
– Чей отец? Яшин или Анджея?
– Мой! – расплакалась Нюся. Конечно, родители ее не приняли и не простили, зато всю нерастраченную любовь вместе с содержанием были готовы предоставить единственной внучке.
– Ну вот, а ты волновалась, – смеялась Ривка, – куда дите деть, когда клиенты придут! Ты видела какой дедушка крепкий!
Нюся плакала и целовала Полю:
– Я его десять лет не видела. Думала, никогда не заговорит. А надо же, ребеночек мне все устроил!
– Завидую люто, – прошептала Фира. – Я пятерых родила, а мне и весточки не было!
– А сама? – Ривка посмотрела на Фиру.
– Как я приеду? Куда? Я им карточки всех высылала. Но, видно, не судьба.
1913
Маленькие детки – маленькие бедки
Вспыхивали и гасли конфликты, совершались налеты и ликвидировались налетчики, появлялись и банкротились магазины. Обычная жизнь большого портового, залитого солнцем и засыпанного степной пылью города. Росли дворовые дети.
Фердинандовна орала на свою младшую Риту:
– Шо значит не буду?! Кто тебя спрашивает?! Эй! – она вышла на галерею. – Кто тут у нас христиане?!
Выглянули Муся, Фира, Ваня, из-под лестницы вылез заспанный Макар.
– А шо надо? – спросил он.
– Пост есть сейчас?
– Какой пост? – удивился Макар. – Июль месяц! Петра и Павла неделю назад было.
– Вот! Вот слышала?!
Рита, закатив глаза и сцепив руки за спиной, стояла рядом с Гордеевой и всем отроческим трагизмом ее игнорировала.
– И шо стряслось, мадам Гордеева?
– Эта коза не хочет жрать мяса!
– Так несите сюда!
– Шо сюда – она говорит, шо она теперь вегетарианка!
– Я читала в «Одесском листке», – отозвалась Полонская, – шо то отлично для очищения организма.
– Клистир отлично для очищения организма, – прошипела Гордеева.
– Сдохнешь от слабости, дура! – она вынесла миску жаркого и сунула ложку к лицу Риты. – Жри давай!
– Лев Толстой мяса не ел!
– И сдох! – Елена со всей дури зарядила ей ложкой по лбу.
Одесское вегетарианское общество было самым многочисленным и активным в Российской империи – аж двести семьдесят душ. Бесконечно открывались столовые с растительной пищей, которые сразу полюбились малоимущим студентам. И, разумеется, велась агитационно-просветительская работа, под чары которой (а точнее невероятного блондина с интересной бледностью) попала Рита.
Она сцепила зубы и отвернулась.
– Не хочешь мяса? Не надо! Гедаля!!! Продай мине сена! У меня дитё голодное!
Полонская поддержала беседу:
– Ой, сено – опять убытки. Скажи, Гедаля. Говорят, что управник Фабрицкий закупил сена для города сильно задорого. Коней будет нечем кормить! Всё студенты сожрут!
– Дураки! – фыркнула Рита и убежала в комнату.
Ритино «безубойное питание» продлилось точно до рождественского поста – пока она не увидела своего кумира, практически пожирающего губы дочери кошерного мясника.
Со слезами на глазах она дошла до кастрюли с бульоном, демонстративно вырвала куриную ногу из тушки и вцепилась в нее зубами.
– Ну вот! Довольна теперь? – спросила мать.
– Маленькие детки – маленькие бедки, – повторяла Муся-болгарка, бинтуя разбитую голову своему загулявшему старшему. – Как тебе, Ира, с Нестором повезло.
Везение, впрочем, было сомнительным.
Нестор, нелюдимый, вечно в книжках, вечно простуженный, был исполнительным до тошноты. Фира обожала давать ему «важные поручения» – разбудить сестер, проверить их уроки, доложить, кто баловался, и самое любимое – организовать семейные спектакли к праздникам. Это были, конечно, исторические постановки – из греческих трагедий или из Шекспира. Нестор следил, чтобы сестры выучили слова, а Фира максимально достоверно шила костюмы из старых платьев и занавесок.
От родительского огня ему не досталось ничего – ни харизмы Вани, ни стержня Фиры. Только упорство, и с этим упорством он достигал поставленных целей. Неинтересных, скучных, «скучилищных» – как дразнила его Анька. Он не хотел кататься на велосипеде, не умел плавать, не любил солнце и жару, терпеть не мог зиму. Все, что его интересовало, – исторические книжки и археология. Отец поощрял все увлечения детей, тем более что Нестор мог занудить любого своими объяснениями, почему ему жизненно необходима книга ценой в кабинетный рояль.
– В кого он такой уродился? – удивлялся Ванечка. Ничего из мужских увлечений отца Нестора не трогало – ни паровозы, ни оружие, ни даже воздухоплавание. Даже катание в кабине машиниста не вызвало у мальчишки никаких эмоций.
