Йосик подмигнул Семену:
– Уважаемый, в карты со мной настоятельно не рекомендую – три года музицирования и ремесленное училище. Что мозги, что пальцы тренированные. Но я в хирурги готовлюсь. Так что, если не дай бог огнестрел – милости прошу.
Семен сплюнул:
– Типун тебе на язык и чиряк на сраку! Такой же языкатый, как Фира, вы, часом, не родственники?
Йосик шептался с Ваней Беззубом:
– Я денег от отца твоего привез. Да не отказывайся – это не тебе, а внукам. Он скучает и уже не сердится, что ты дело завалил. Навестил бы его в Никополе.
Ваня стукнул ладонью ему по шляпе:
– Йося, ты ничего не попутал? Хочешь по-семейному приходить, роднёй быть – так не учи старших. Уши оборву.
Йосик, нечаянная радость, серебряная ложечка из прошлой жизни, из раньшего времени, сразу все понял, принял правила игры и получил право приходить в гости практически каждый день. Он снял комнаты и активно изучал все прелести приморского города.
– Ты уверен, что тебе на медицинский? – волновалась Фира.
– Ну а куда ж еще! Не в армию же, – хохотал Йося. – Потому что там чины тоже только выкрестам дают. А может, ты в офицеры пойдешь, Фирка?
– Ира, Ирина я теперь! – шипела Фира. – Ой не нравятся мне твои настроения, братик…
Фира поделится опасениями с Еленой.
– Какой университет?! – гаркнет та. – Ему сначала годик санитаром отбегать, говна понюхать, больных помыть, там, глядишь, и видно будет, что ему надо. А давай ко мне под крыло – уж я присмотрю, будь спокойна.
– Вот это меня и пугает, – задумчиво протянула Фира.
Йося воспринял предложение послужить у Фердинандовны как шутку:
– Ты чего, сестренка? Какой брат милосердия? Не глупи! Я на врача иду, а не подтирать в богадельне.
Он вернется из университета чернее тучи.
– Сказали, что год стажировки и рекомендательные письма обязательно. И что квота евреев опять сокращается, даже с деньгами – не больше десяти процентов. Так что реально дорога мне к твоей Гордеевой.
Год не понадобится. Через два месяца Йося Беркович окончательно и бесповоротно осознает: медицина – это не для него. Первый позор случился не в морге, а в родзале – Йося, увидев сакральный переход из мира иного в белый свет, а проще говоря – прорезание детской головки, рухнул в обморок, сломав головой стул и сколов себе передний зуб. А потом он повторил падение в морге, проблевался в палате, увидев сифилитика с провалившимся носом, и сбежал из перевязочной. К чему эти стрессы такому модному парню? Тем более что кругом революционеры, самообороны, большие деньги, дерзкие теракты и даже движение за права евреев.
– Голубь мой сизокрылый, лети-ка ты отсюда. Твоя сестра и то покрепче будет, – потрепала его по щеке Гордеева.
Страхи Фиры насчет связи с кланом Вайнштейна не оправдались. Случилось кое-что похуже: юный Беркович увлекся идеями сионизма. Он начал приносить сестре книжки на идише:
– Читай, совсем язык забудешь.
Фира ворчала:
– Йося, у нас во дворе его не забудешь. Мне бы русский доучить.
Младший Беркович смотрел с укоризной:
– Детей хоть бы научила.
Фира вспыхнула:
– Зачем? Они все крещеные. Чтоб они тоже по квотам в десять процентов поступали или чтоб за черту оседлости не выезжали? Йосик, дай покоя и сам бы не совался: не дай бог опять погромы – к тебе первому придут.
– Фира, ты стала совсем гойка, но я тебя люблю все равно. Отдай мне Нестора или Ханку – дай я их научу.
– Йося, не смей. Заклинаю. Не ломай жизнь ни мне, ни им. Все уже случилось еще в Никополе. Любить надо! Можешь – люби такую, не можешь – уходи. Поздно что-то исправлять. Поздно и бесполезно.
На выходе из двора Йосю встретил юный экс-крысолов Борька Вайнштейн:
– Дядя Йося, а ты рррэволюционэр? – сильно грассируя, поинтересовался он.
– Нет, я еврей, – ухмыльнулся Йося.
– А папа сказал, что все рэволюционэры – евреи.
– Малой, тебе что надо, не все евреи революционеры, – Йося рефлекторно проверил наличие жилетных часов.
– Дядя Йося, а рэволюцинэры против газетчиков?
– Все против газетчиков. Они врут безбожно и деньги за брехню берут.
– Я тебя понял, – заговорщицки подмигнул ему Боря и побежал домой с воплем: – Заговорщики тоже против газет!
Ни Йося, ни бдительная мадам Полонская не придадут значения этой детской глупости. А через два месяца достойные продолжатели семейной династии Мойша и Боря закатятся во двор с двумя мешками свежайшей продукции братьев Крахмальниковых.
Совсем рядом, в трех кварталах на углу Глухой и Госпитальной находилась «Одесская паровая конфектная и пряничная фабрика». Семейное производство за последние пятнадцать лет разрослось до промышленных масштабов. Скромный пекарный цех Абрама Вольфовича Крахмальникова возле Привоза помогал содержать восемь сыновей. Усилия оправдались – Лев и Яков подхватили и развили отцовское дело. И уже строили новые цеха возле Чумки. Леденцы, карамель, шоколад, пряники и даже халва были нарасхват по всему городу. Такой прыти от молдаванских пекарей не ожидали – крупные кондитерские Либмана и восточные сладости Абрикосова и Амбразаки, несмотря на модность, и близко не подходили к обороту Крахмальниковых. Секрет был в дешевизне и качестве. С их двумя леденцами местные биндюжники могли всосать целый самовар.
– Мадам Голомбиевская, вам до чаю! – Пацаны щедро насыпали Нюсе сахарных подушечек и пряников и двинулись дальше по квартирам.
– Ирина Михайловна! С Новым годом!
– Норка, Ритка, ходите – мы вам халвы принесли! В бонбоньерке!
Заспанный Сема в пальто, кальсонах и штиблетах на босу ногу вышел во двор:
– Отродье, вы шо, обнесли Яшу с Левой? Мине ждать неприятностей?
– У своих не воруем, – гордо пропыхтел Боря и затарабанил в дверь соседке:
– Мадам Полонская! Вам гостинчик под елочку!
– Шо такое? – Софа Полонская приняла шоколадку и заглянула в мешок:
– А мармеладу нет?
– Все есть! Берите! – ухмылялся Боря.
– Дай вам Бог здоровичка! Сема, шо, у нас вторая Ханука?
– Та сам не знаю! Банда, кого обнесли?
Мойша шепнул ему, проходя в дом:
– Скоро узнаешь. Исполнили в лучшем виде! Вот десятину прогуливаем. На фарт.
Экс-крысоловы Мойша и Борька Вайнштейны не соврали родителю и, как братья Крахмальниковы, тоже развили и поддерживали семейное дело.
Сема вытащил Мойшу за ухо в тайный проход за шкафом, ведущий в катакомбы.
– Где оружие, адиёт?
