– Ты не хочешь, чтобы о твоем брате узнали.
– Не поэтому. А потому, что чудо произошло.
От удивления я вжимаюсь в спинку кресла:
– Как так? Я же сама там была, на моих глазах ты выбежал из комнаты.
– Сегодня утром я вернулся, и мы с Майклом разговаривали. По-настоящему. Он даже подшучивал надо мной. А потом сам протянул ко мне руки и обнял меня.
– Иэн…
– Это длилось недолго. И я даже подумал, уж не приснилась ли мне вся эта сцена. Но нет, Мэрайя! Одну минуту мой брат действительно был со мной. Первую минуту за двадцать пять лет! – Иэн грустно улыбается. – Причем какую минуту! – Его взгляд проясняется, он поворачивается ко мне. – Мэрайя, аутизм – это не кран, который то открывают, то закрывают. Даже в свои лучшие дни Майкл постоянно был… отрешенным от всего и всех. Но сегодня утром он разговаривал со мной как настоящий брат, о котором я всегда мечтал. Науке это неподвластно. Я не могу сказать, что верю в Бога. Но я верю в то, что твоя дочь действительно способна лечить людей.
Колесики моего воображения начинают крутиться. Я представляю себе, как Иэн выходит на лужайку и собирает вокруг себя репортеров, готовых жадно ловить каждое его слово. Нетрудно догадаться, какой фурор произведет Иэн, этот Фома неверующий, когда признает сверхъестественные способности Веры. Ее же никогда не оставят в покое!
– Солги, – быстро говорю я. – Скажи, что у нее ничего не получилось.
– В своей передаче я никогда не лгу. В этом-то и суть.
Я вот-вот заплачу.
– Но сейчас ты должен соврать. Должен.
Иэн подносит мою руку к губам и целует каждый палец:
– Ну не надо. Мы найдем какой-нибудь выход.
– Мы? – Я мотаю головой. – Иэн, нет никаких «нас». Есть ты со своей передачей и я со своим судебным процессом. Если один из нас выиграет, другой проиграет.
Он прижимает меня к себе и успокаивающе произносит:
– Ш-ш-ш… Давай представим, что мы с тобой уже полгода вместе. Я знаю, в каком колледже ты училась, кто из диснеевских гномиков тебе больше нравился в детстве и какой кофе ты любишь.
Я задумчиво улыбаюсь:
– В субботу вечером мы смотрим фильмы на кассетах…
– А по утрам я сажусь за стол в трусах. И ты позволяешь мне видеть тебя без макияжа.
– Ты уже видел меня без макияжа.
– Ну вот! – Иэн легко прикасается губами к моему лбу, стирая с него тревогу. – Полпути уже пройдено.
Северный Хейверхилл, штат Нью-Гэмпшир
Э. Уоррен Ротботтэм любит мюзиклы. Любит настолько, что на собственные средства оборудовал свой кабинет в главном суде первой инстанции округа Графтон новейшей стереосистемой. Поскольку колонки искусно скрыты, кажется, будто сама Кэрол Чэннинг энергично поет, спрятавшись за аккуратными стопками юридической литературы. Не умещаясь в комнате, музыка часто выплескивается в коридор, но никто, как правило, не возражает. Она придает хотя бы какую-то выразительность приземистому безликому зданию.
Сегодня, прежде чем усесться за свой стол, судья Ротботтэм поставил «Эвиту». Закрыв глаза и размахивая руками, он подпевает так громко, что слышно даже за дверью.
– Ваша честь? – произносит робкий голос.
Раздосадованный этой помехой, Ротботтэм хмурится. Сделав музыку потише, он нажимает кнопку связи с секретарем:
– Чего вам, Маккарти? Надеюсь, вы хотите сказать мне что-то хорошее?
Секретарь трясется. Все знают: когда судья Ротботтэм включает записи любимых мюзиклов в первом исполнении, его беспокоить нельзя. Он воспримет это как святотатство. Но срочное ходатайство есть срочное ходатайство. А Малкольм Мец – адвокат слишком известный, чтобы позволить секретарю окружного суда себя остановить.
– Извините, Ваша честь, но мистер Мец только что в третий раз звонил по поводу своего срочного ходатайства.
– Пускай он сам знаешь куда засунет это ходатайство!
Маккарти сглатывает:
– Догадываюсь, Ваша честь. Тогда, значит, отказ?
Ротботтэм, нахмурившись, нажимает кнопку под столом, и великолепный голос Пэтти Люпон обрывается на верхнем до. Лично судья никогда не встречался с Малкольмом Мецем, но не знать об этом человеке, вращаясь в юридических кругах Нью-Гэмпшира, мог бы только слепой, глухой и немой. Высокооплачиваемый «чудотворец» из солидной манчестерской фирмы, Мец постоянно мелькал перед телекамерами, берясь за все более и более громкие дела: участвовал в пренеприятнейшей судебной войне между суррогатной матерью и приемными родителями маленькой Дж., а также в выигранном секретаршей сражении с домогавшимся ее сенатором. Не обошелся без Меца и еще не завершившийся развод мафиозного дона с женой-бимбо. Но Ротботтэму на все это плевать. Выпендрежникам, как он считает, место в театре. Если такой паразит, как Малкольм Мец, и будет сотрясать воздух в зале графтонского суда, то правила игры все равно диктует он, Ротботтэм.
– Секундочку, – произносит судья и просматривает ходатайство, поданное Мецем этим утром, и прилагаемую просьбу о проведении одностороннего слушания.
В документах говорится, что ребенок находится в серьезной опасности и должен быть немедленно огражден от влияния матери. Слушание с участием только одной стороны нужно адвокату затем, чтобы выиграть дело, когда вторая сторона еще даже ни о чем не подозревает.
Это очень в духе Малкольма Меца!
Ротботтэм еще раз просматривает бумаги. Уайт против Уайт. Он помнит, что эти двое развелись месяц назад и никаких разногласий относительно опеки не было. Так теперь-то какого черта они возникли?!
Судья не понимает, что рассуждает вслух, до тех пор пока секретарь не отвечает ему по громкой связи:
– Дело в девочке, Ваша честь. Это про нее все время говорят в новостях.
– Про кого?
– Про Веру Уайт. Ходатайство об опеке подано ее отцом.
Семилетка со стигматами, которая воскрешает мертвых и разговаривает с Богом! Ротботтэм стонет: теперь ясно, чего ради Малкольм Мец соизволил явиться в Нью-Ханаан.
– Видите ли, Маккарти, я этого Меца не знаю и предпочел бы не знать, хотя мое желание вряд ли сбудется… А вот Джоан Стэндиш мне знакома: она представляла интересы жены при разводе. Позвоните Мецу и скажите, что я вызываю его к трем часам и что Джоан с клиенткой тоже придут. Пусть объяснит, какая опасность угрожает ребенку. Я выслушаю его и назначу дату разбирательства.
– Хорошо, Ваша честь.
Пообещав подготовить подборку последних газетных статей о Вере Уайт, секретарь отключает громкую связь. Посидев несколько секунд за столом, Ротботтэм идет к книжным полкам, чтобы выбрать из своей обширной фонотеки новый диск. Когда кабинет наполняется звуками увертюры к рок-опере «Иисус Христос – суперзвезда», Ротботтэм улыбается: ему не помешает, нисколько не помешает заранее проникнуться духом тех событий, которые скоро начнут разворачиваться на его глазах.
