Иэн наклоняется, дотрагивается губами до щеки Мэрайи и уходит.
Глава 7
Весь ад… вырвался…
Дж. Мильтон. Потерянный рай
15 октября 1999 года
Вера лежит в больнице уже два дня, ее все не выписывают. На мой взгляд, она здорова, если не считать открытых ран на ладонях, да и те, она говорит, больше не болят. Доктор Блумберг, специалист по хирургии кисти, созвал целый консилиум, но поставить Вере диагноз до сих пор не может, а без диагноза не может нас отпустить.
Я пыталась связаться с Колином, но его автоответчик говорит, что он уехал из города, не уточняя куда. Я пыталась звонить каждые несколько часов, но все без толку. Мама говорит, чтобы я беспокоилась о ребенке, а не о Колине. Она дни напролет проводит с нами в больнице и не понимает, почему мне так не терпится, чтобы нас выписали. Ведь сюда, в стационар, к Вере не пропустят ни репортеров, ни религиозных фанатиков.
Сама я, конечно, езжу домой принять душ и переодеться. Лагерь, разбитый у нашей подъездной дорожки, не вырос и не уменьшился. Пассионисты на месте, автодом Иэна Флетчера тоже стоит, хотя о нем самом ни слуху ни духу. Это меня не удивляет, а удивляет то, что во время своей последней прямой трансляции он ни слова не сказал о Вериных ранах.
– Ма, – хнычет Вера, – я тебя уже в третий раз зову!
– Извини, милая, – улыбаюсь я. – Я не слышала.
– Ты слишком занята размышлениями, – ворчит мама.
Я не обращаю на нее внимания.
– Чего ты хотела, Вера?
– Фруктовый лед, красненький.
– Сейчас.
Решив не беспокоить медсестру, я сама иду к холодильнику, стоящему в конце коридора. Открываю дверь палаты и вижу Иэна Флетчера. Он препирается с полицейским, который, к счастью, приставлен следить за тем, чтобы никто из журналистов сюда не проскользнул.
– Я же говорю вам, – требовательно произносит Иэн, – спросите ее, и она разрешит мне войти.
– Спросить о чем?
Он улыбается мне и показывает букет желтых роз:
– Я надеялся повидать пациентку.
– К моей дочери сейчас нельзя, – говорю я, и как раз в этот момент из палаты доносится звонкий Верин голосок:
– Мама, кто там пришел?
Она быстро подползает к спинке кровати и, увидев Иэна Флетчера, заливается краской:
– Я должна сказать вам спасибо за то, что вы меня ночью домой принесли…
Флетчер, невзирая ни на чьи протесты, входит в палату и протягивает Вере цветы:
– Не стоит благодарности. Мы, рыцари, всегда рады помочь прекрасной даме.
Вера хихикает, мама забирает розы:
– Какие роскошные! Куда мы их поставим?
Я, пожав плечами, виновато улыбаюсь полицейскому и закрываю дверь.
– Я еще не встречал леди, которая была бы равнодушна к цветам, – говорит Иэн.
– Мама от них чихает, – отвечает Вера.
– Буду иметь в виду. – Флетчер поворачивается ко мне. – Ну так как она?
– Гораздо лучше.
Он продолжает смотреть мне в глаза:
– Да, выглядит она чудесно.
Мама вклинивается между нами и ставит на тумбочку кувшин с розами. Иэн садится на край кровати:
– Что говорят врачи насчет выписки?
– Пока ничего, – отвечаю я.
– Я очень хочу домой, – говорит Вера. – Здесь плохо пахнет.
– Пахнет больницей, – соглашается Иэн. – Как будто кто-то постоянно чистит туалет.
– А вы когда-нибудь лежали в больнице?
По лицу Иэна пробегает тень.
– Я сам – нет. – Он поднимает глаза на меня. – Можно вас на минутку?
Молча кивнув маме, я выхожу вместе с ним в коридор. Сейчас все встанет на свои места, думаю я. Сейчас он скажет, что помощь помощью, розы розами, а работу никто не отменял и его оператор уже готов снимать Верин исход из больницы.
– О чем вы хотели поговорить?
Иэн совсем близко: мы стоим у одной и той же двери, прислонившись к противоположным косякам. Он прокашливается:
– Если честно…
– Миссис Уайт! – Голос доктора Блумберга заставляет меня вздрогнуть. – Хорошо, что вы здесь. Я хотел поговорить с вами о Вере. Давайте пройдем в комнату отдыха в конце коридора.
Я давно этого ждала и все равно начинаю трястись. Я чувствую, что новость будет плохой. Врачи всегда предлагают родственникам пациента сесть, когда собираются сообщить нечто ужасное. Сейчас он скажет, что у Веры рак, что ей осталось жить три недели и что в этом виновата я. Если бы я была лучшей матерью, то заметила бы тревожные признаки: шишку за ухом или долго не заживающую болячку на коленке.
– Мэрайя, – тихо говорит Иэн, – можно мне с вами?
Он смотрит в спину доктору, шагающему по коридору, потом опять переводит взгляд на меня. Одним своим присутствием он ставит передо мной тысячу вопросов, задевая меня за живое и вместе с тем поддерживая меня, отчего ноги дрожат чуть меньше. Здоровье моей дочери его не касается, и, казалось бы, незачем посвящать его в детали, но он был рядом с Верой, когда все это случилось. Желание на кого-нибудь опереться берет во мне верх над здравым смыслом.
– Да, – шепчу я как в тумане, и мы вместе идем по коридору.
Иэн, сидя рядом со мной, вертит что-то в руках, но я не поворачиваюсь. Если он включает диктофон или готовит блокнот, мне ни к чему это видеть. Я предпочитаю смотреть прямо перед собой, тем более что доктор Блумберг явно затевает какие-то странные манипуляции: просит у Иэна ручку и достает из кармана нечто завернутое в полиэтилен.
– Видите это пирожное?
Я внимательно смотрю на слойку с вишневым джемом и творогом. Доктор насквозь, вместе с упаковкой, протыкает ее ручкой.
– Вот так выглядит проникающая рана. Колотая. – Он возвращает Иэну испачканную ручку и указывает в центр пирожного. – Посмотрите: тесто разорвано, творог и джем перемешались, начинка вытекает. При проникающем ранении кисти руки тоже происходит разрыв и деформация ткани. Образовавшееся отверстие заполняется сгустками крови и частичками разорванной кожи. Чаще всего возникает гематома, нередко бывает повреждена кость. – Доктор Блумберг поднимает глаза на меня. – Раны вашей дочери выглядят совершенно иначе.
– Может, они не сквозные? – предполагаю я.
– Сквозные. Но при этом поразительно чистые. На рентгеновских снимках, которые лежат у меня в кабинете, видны идеально круглые маленькие дырочки в кости и ткани… но признаков травмы как таковой нет.
Я совершенно растеряна:
– Это хорошо?
– Это необъяснимо, миссис Уайт. Как вы знаете, я целых два дня совещался с коллегами, и мы единодушно пришли к выводу: никакой предмет не мог войти в ладонь Веры с одной стороны и выйти с другой, не создав при этом серьезной травмы или хотя бы просто не порвав ткань.
