Я разворачиваюсь к нему:
– А вы мне не указывайте! – Краем глаза я вижу, что оператор продолжает снимать. – Пусть выключит эту чертову штуковину!
Иэн слегка кивает, и оператор опускает камеру. Напряжение, которое я ощущала всем телом, ослабевает, и я обмякаю. Трясясь, я отхожу от Веры и поднимаю голову, ища взглядом мать. Иэн Флетчер, больничный администратор и доктор молча смотрят на меня.
– Нет, – с трудом выговариваю я и прокашливаюсь. – Я сказала «нет».
Когда Иэн Флетчер уходит, а медсестра уводит Веру, чтобы дать ей какую-то наклейку, я остаюсь с мамой наедине.
– Это моя вина, – говорит она, одеваясь. – Я думала, если я приглашу Флетчера сама, мы быстрей от него отделаемся.
– Увы, нет, – бормочу я.
Мы молча ждем возвращения Веры и обе, каждая на свой лад, в чем-нибудь себя упрекаем.
– Мэрайя, ты ведь слышала, что люди говорят про смерть?
Я поднимаю глаза:
– Что?
– Ну, про яркий свет в конце тоннеля и все такое. – Она вдруг прячет от меня глаза и начинает ковырять кутикулу на большом пальце. – Так вот, на самом деле это не так.
Я сглатываю. Во рту становится сухо, как в пустыне.
– Не так?
– Нет. Ни света, ни ангелов я не видела. Я видела свою маму. – Она поворачивается ко мне, глаза горят. – Ох, Мэрайя! Как долго мы с ней не виделись! Целых двадцать семь лет! Это был такой подарок – увидеть все то, о чем я уже начала забывать: и ее искусанные ногти, и отросшие корни волос, и даже морщины! Она улыбнулась мне и сказала, что еще не время.
Мама неожиданно переплетает свои пальцы с моими. Чем старше мы становимся, тем реже наши родные прикасаются к нам. В детстве я любила сидеть у мамы на коленях, подростком отстранялась от ее руки, если она пыталась поправить мне воротничок или прическу, а когда я выросла, мне стало казаться, что даже быстро приобнять друг друга на прощание – это излишне сентиментальный жест. Он слишком красноречиво говорит о том, о чем пока говорить не хочется.
– Я никогда не понимала, почему Бог считается нашим отцом. Отцы всегда хотят, чтобы мы соответствовали каким-то стандартам. А матери любят нас, не ставя условий, ты так не считаешь?
Вера возвращается с четырьмя наклейками на рубашке. Мы спускаемся в вестибюль, и там я ненадолго оставляю дочку с мамой, а сама иду подогнать машину поближе к входу в больницу. На парковке я слышу у себя за спиной шаги.
– Я опять вынужден сказать, что мне жаль, – говорит Иэн Флетчер.
– Это потому, что вы опять сделали подлость, – отвечаю я. – Отдайте мне ту кассету.
– Вы знаете, что отдать ее вам я не могу. Но обещаю: кадры с вашей дочерью в передачу не войдут.
– Обещаете? – фыркаю я. – Как обещали ее не снимать?
– Мне не следовало снимать Веру без вашего разрешения, и я это уже признал. – Я хочу уйти, но Иэн Флетчер хватает меня за рукав. – Задержитесь, пожалуйста, на секунду. – Он отпускает меня, как будто обжегся, и прячет руки в карманы. – Я хочу вам кое-что сказать. Я не верю вашим утверждениям относительно девочки. В частности, не верю в это предполагаемое воскрешение. И я докажу вам, что вы заблуждаетесь. Но я уважаю вас за то, как вы себя повели. – Он прокашливается. – Вы хорошая мать.
Опешив, я разеваю рот. Мне вдруг становится ясно: все это время я выпрыгивала из штанов, пытаясь защитить Веру, и даже не успела подумать о том, права ли я. Этот человек, этот ужасный человек, который без приглашения вломился в нашу жизнь и понятия не имеет, кто я такая, принял меня за ту, кем я всегда хотела быть: за самоотверженную львицу, мать от природы.
Даже не знаю, смеяться мне или плакать. Конечно, я лучше многих представляю себе, как обстоятельства иногда меняют человека. Обыкновенные женщины двигают с места двухтонные машины и грудью преграждают путь летящей пуле, чтобы спасти своего ребенка. Причем решиться на подвиг для них так же легко, как просто вздохнуть. Может быть, я превратилась в одну из таких женщин. Но я бы с радостью вернулась в прежнее состояние, если бы и Вера снова стала нормальным ребенком.
– Мистер Флетчер…
Он поворачивается ко мне, ожидая, что я скажу ему спасибо, а я с размаху ударяю его по лицу.
Глава 6
Кто не со Мною, тот против Меня…
Лк. 11: 23
6 октября 1999 года
Бабушка Иэна неколебимо воплощала идеал южной красавицы, нося свои религиозные убеждения, как пуленепробиваемый жилет. «Слава Богу, я христианка!» – долго и громко твердила она, когда узнавала, что муж ушел от нее к официантке из «Джолли донатс» или что земля без ее ведома продана под универмаг «Джей Си Пенни». А если Бог не спешил помогать ей, она восполняла это упущение с помощью бутылки бурбона, которую прятала в бачке унитаза на первом этаже.
В воздухе Южного баптизма, которым с детства дышал Иэн, отсутствовали молекулы скепсиса янки. На Юге общины строились вокруг церквей, и кое-где религия по-прежнему крепко держала людей за горло: о человеке судили по тому, какой храм он посещал. Честно говоря, Иэн чувствует себя гораздо комфортнее среди янки, для которых вера в Бога – не основа жизни, а нечто факультативное. На Севере люди позволяют себе сомневаться. Так, во всяком случае, Иэн думал, пока не столкнулся с реакцией на смерть Милли Эпштейн и ее последующее возвращение к жизни.
Благодаря своим связям он получил доступ ко всем медицинским документам Вериной бабушки. Заключение о смерти действительно подписано тремя медиками. Но ведь он собственными глазами видел ее живой и здоровой.
Рейтинг его передачи вырос, но этот эффект, если не приложить усилий и не помочь делу, растает, как кубик льда в июльскую жару. А из истории Милли Эпштейн, похоже, больше ничего не вытянешь. Иэн хватается за голову, обдумывая следующий ход. За годы своей карьеры он твердо усвоил одну истину: не бывает шкафов без скелетов, у каждого есть что-то, что он не хотел бы показывать миру. Кому, как не ему, Иэну, это знать!
Как только Аллен Макманус разворачивает бисквитное пирожное с кремом, кто-то звонит ему на личную линию.
– Да, – ворчливо отвечает он, снимая трубку.
Сколько можно говорить жене, чтобы не звонила на работу! Господи, это же единственное место, где ему иногда удается насладиться покоем!
– Ты знаешь о Лазаре? – произносит низкий искаженный голос, явно не принадлежащий жене Аллена.
– Кто это, черт возьми?
– Ты знаешь о Лазаре? – повторяет тот же голос. – Кому еще это выгодно?
– Слушай, приятель, я не понимаю, какого…
Раздается щелчок, потом идут гудки. Очевидно, это розыгрыш. Ведь скоро Хэллоуин, а все знают, что Аллен пишет некрологи. Видимо, каким-то шутникам, которые решили сострить на тему воскрешения мертвых, дали его номер. Едва он успел выбросить это из головы, приходит факс для колонки некрологов. Наверное, «Ассошиэйтед пресс» сообщает о кончине какого-нибудь значительного лица. Аллен со вздохом подходит к аппарату и, щурясь, сморит на зернистую фотографию какой-то женщины под «шапкой» «Хроники Нью-Ханаана». Где он, черт подери, этот Нью-Ханаан?! Заголовок статьи гласит: «УМЕРШАЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ К ЖИЗНИ».
