– Да! – выкрикивает репортер из журнала «Тайм». – Иэн, вы произнесли замечательную политкорректную речь. Но скажите, есть ли у вас какие-то доказательства чудес Веры Уайт?
Иэн скрещивает руки:
– Вы, Стюарт, наверное, хотите спросить, действительно ли она исцеляет людей? – (Репортер кивает.) – Что я могу сказать? Я и в самом деле увидел такое, чего не видел никогда раньше и, думаю, никогда не увижу в будущем. Но еще я не выживал на войне, не любовался северным сиянием, не присутствовал при рождении сиамских близнецов. А это все, строго говоря, не чудеса.
– То есть она действительно видит Бога?
– Это вы решайте сами, – качает головой Иэн. – Для кого-то слова Веры – настоящее откровение, а для кого-то – пустой звук. – Он пожимает плечами, давая понять, что ему нечего прибавить.
– Мне кажется, вы просто уклоняетесь от ответа, – произносит журналистка, сидящая в первом ряду.
Иэн бросает на нее взгляд сверху вниз:
– Я говорю то, что действительно думаю. Просто, видимо, вам это неинтересно.
Задают следующий вопрос:
– Ваша продюсерская компания прекратит свое существование?
– Очень надеюсь, что нет, – отвечает Иэн. – Хотя, вероятно, мы сменим ориентиры.
– У вас роман с Мэрайей Уайт? – спрашивает журналистка из «Вашингтон пост».
– Элен, если помните, я начал с того, что, на мой взгляд, религиозные убеждения каждого человека касаются только его одного. – Иэн укоризненно смотрит на нее. – Как вы могли бы догадаться, о личной жизни я думаю то же самое. – Оглядев зал, Иэн выбирает молодого человека в бейсболке с надписью «Новости Си-би-эс». – Вот вы, пожалуйста.
– Мистер Флетчер, если вы не собираетесь больше говорить людям, что Бога нет, то чем же вы будете заниматься?
– Да пока не знаю, – улыбается Иэн. – А вы что, все приглашаете меня на работу?
– Позвольте мне угостить вас обедом, – импульсивно говорю я, но Джоан мотает головой:
– Думаю, сегодня у вас должна быть собственная вечеринка.
Мама повела Веру в туалет, а я, по молчаливому соглашению, провожаю своего адвоката до машины.
– Я бы очень хотела, чтобы и вы на ней присутствовали.
– Спасибо, но мой победный танец предполагает ванну с большим количеством пены и большой бокал вина.
– Тогда я пришлю вам шариков с ароматным маслом.
– Это можно, – улыбается Джоан.
Мы уже подошли к ее автомобилю, и Джоан, положив портфель на заднее сиденье, поворачивается ко мне и скрещивает руки:
– Знаете, для вас еще не все закончилось. Далеко не все.
– Полагаете, Колин подаст апелляцию?
Джоан качает головой, думая о тысячах людей, которые слышали о Вере и захотят соприкоснуться с ней.
– Нет, я не Колина имею в виду.
В Ватикане кардинал Шиорро, глава Конгрегации доктрины веры, все утро наводит порядок у себя на рабочем столе. Разбирает папки, сортирует постановления. Некоторые дела отправляет прямиком в мусорную корзину, а дело Веры Уайт откладывает для дальнейшего рассмотрения под толстую стопку других дел, над которыми конгрегация работает годами.
Вернувшись в здание суда за Верой и мамой, я едва не натыкаюсь на поджидающего меня Колина. Чтобы я на полном ходу не сбила его с ног, он ловит меня за плечи:
– Рай!
Я чувствую триумф, от которого остается послевкусие вины.
– Колин, – произношу я ровным голосом.
– Я бы хотел попрощаться с Верой, если ты не против.
Он смотрит на свои туфли. Мне остается только догадываться, как ему тяжело. А где, интересно, Джессика? Наверное, придя домой, он погладит живот новой жены и спросит себя, сможет ли этот еще не рожденный ребенок заменить ему Веру.
– Я не против. Сейчас поищу ее.
Не успеваю я это сказать, как она выскакивает из-за угла. Я с улыбкой одергиваю ей платьице, задравшееся сзади, и заправляю за ухо прядку волос:
– Папа хочет с тобой попрощаться.
Она морщит личико:
– Насовсем?
– Нет, – говорит Колин, присаживаясь на корточки. – Ты же слышала, что сказал судья? Мы с тобой будем проводить вместе каждые вторые выходные.
– То есть не эти, а через неделю?
– Да. – Он дотрагивается лбом до ее лба.
На его месте могла быть я. Он бы вез Веру к себе домой, а я просила бы разрешения поговорить с ней одну минутку. Сидела бы, опираясь одним коленом о пол, и старалась бы не плакать. Я никогда не понимала, как дети порой умудряются знать нас лучше, чем мы сами себя знаем. Как вовремя они иногда до нас дотрагиваются, как чувствуют, что нам нужно отвлечься от грустных мыслей.
– Я все равно буду с тобой, – говорит Вера и, погладив отца по щеке, просовывает руку в карман его рубашки. – Вот здесь.
Она наклоняется, закрывает глаза и подкрепляет данное обещание поцелуем.
Малкольм Мец подъезжает к своему манчестерскому офису, но не выходит из машины. Думает, не провести ли ему остаток дня дома. О его поражении все, наверное, уже знают. Не исключено, что оно нанесет ощутимый ущерб его профессиональной репутации и теперь он обречен заниматься только сделками с недвижимостью и спорными завещаниями.
– Черт! – восклицает Малкольм, глядя в зеркало заднего вида. – Все равно рано или поздно придется туда войти.
Он поднимается по непривычно безлюдной лестнице и входит в непривычно безлюдный вестибюль. Обычно – нет, всегда! – когда он возвращался из суда, его уже поджидали репортеры. И он шутил по поводу того, как легко далась ему победа. А сейчас только охранник стоит у лифта, да и тот даже бровью не повел. Ничего хорошего это не предвещает.
– Мистер Мец, – говорит секретарь в приемной, когда Малкольм входит в стеклянную дверь, – «Ньюсуик», «Нью-Йорк таймс» и телеведущая Барбара Уолтерс оставили для вас сообщения.
От удивления он едва не останавливается. Значит, проигравшими пресса тоже интересуется?
– Спасибо.
Малкольм кивает своим помощникам, стараясь создать вокруг себя непроницаемую защитную ауру. Как подстреленный лев, который тащится в логово зализывать раны, он проходит в свой угловой кабинет, даже не удостоив взглядом собственную секретаршу. Запирает дверь, хотя раньше никогда этого не делал, а потом садится и, закрыв глаза, опускает голову на руки.
Ма ништана га́лайла га́зе ми коль га́лейлот?
Чем отличается эта ночь от других?
Мец моргает. Когда ему было столько же лет, сколько сейчас Вере Уайт, он, как младший мальчик в семье, пропевал эти слова во время домашнего празднования Пасхи. До этого момента он думал, что напрочь их забыл.
