– Нет, – говорит Мэрайя, с тревогой поглядывая на Джоан.
– Вы помните случаи умопомешательства во время приема прозака?
– Нет.
– Может быть, вы наносили кому-то ущерб, принимая прозак?
– Нет.
– Может быть, вы на кого-нибудь агрессивно реагировали?
– Нет.
Адвокат приподнимает брови:
– Нет? Значит, вы считаете себя эмоционально уравновешенным человеком?
– Да, – уверенно кивает Мэрайя.
Мец подходит к своему столу и берет видеокассету:
– Прошу приобщить эту запись к делу.
Джоан тут же вскакивает и подходит к судье:
– Ваша честь, вы не можете ему это позволить! Он скрывал от меня эту информацию, хотя обязан был до начала разбирательства ознакомить меня со всеми своими доказательствами.
– Ваша честь, – возражает Мец, – допрашивая ответчицу, миз Стэндиш сама начала дискуссию о ее эмоциональной стабильности при приеме прозака.
Судья Ротботтэм берет у Меца кассету:
– Я возьму это к себе в кабинет и там приму решение. Объявляю короткий перерыв.
Адвокаты возвращаются за свои столы. Мэрайя не знает, можно ли ей покинуть свидетельское место, и сидит словно замороженная, пока Джоан не спохватывается и не выводит ее. Они садятся рядом.
– Мэрайя, что там, на кассете?
– Понятия не имею. Честно, – отвечаю я.
Любой другой человек сказал бы, что в зале прохладно, но я чувствую, как струйки пота щекочут мне кожу, стекая по груди и по спине. Судья входит через боковую дверь, усаживается в свое кресло и просит меня вернуться на место для свидетелей. Краем глаза я вижу, как пристав вкатывает в зал телевизор и видеомагнитофон.
– Черт! – бормочет Джоан.
– Я разрешаю приобщить кассету к делу в качестве доказательства, – заявляет Ротботтэм.
Мец подходит к секретарю, чтобы что-то подписать, потом говорит:
– Миссис Уайт, я прошу вас посмотреть следующую запись.
Как только он нажимает на кнопку воспроизведения, я закусываю губу. На экране появляется мое собственное лицо. Я кидаюсь на камеру, так что картинка расплывается. Слов даже не разобрать – так громко я кричу. Наконец моя рука взлетает, как будто я хочу ударить оператора. Камера резко дергается, и в кадр на секунду попадают участники события: Вера, забившаяся в угол, мама в больничной сорочке, Иэн и его продюсер. Это запись маминого кардиологического обследования. Та самая, которую Иэн обещал не использовать.
Значит, он опять мне солгал. Я поворачиваюсь к зрителям и нахожу глазами его. Он сидит такой же бледный и окаменевший, как, наверное, и я сама. Он единственный, кто мог передать кассету Мецу. Но вы только посмотрите на него! Немудрено поверить, что он поражен не меньше моего. Прежде чем я успеваю все это обдумать, Мец спрашивает:
– Миссис Уайт, вы помните этот инцидент?
– Да.
– Расскажите нам, пожалуйста, при каких обстоятельствах была сделана эта запись.
– После того как моя мама возвратилась к жизни, ее обследовали. Мистеру Флетчеру разрешили это заснять.
– И что же произошло?
– Он обещал не направлять камеру на мою дочь. Когда он нарушил свое обещание, я просто… отреагировала.
– Вы просто… отреагировали. Гм… И часто вы так реагируете?
– Я пыталась защитить Веру и…
– Миссис Уайт, будет достаточно, если вы скажете «да» или «нет».
– Нет. – Я с усилием сглатываю. – Обычно я тщательно обдумываю каждый свой шаг.
Мец подходит ко мне:
– Как вы считаете? Эта запись доказывает вашу эмоциональную уравновешенность?
Я медлю с ответом, подбирая слова:
– Это не лучший для меня момент, мистер Мец. В целом я да, эмоционально уравновешенна.
– В целом? А во время этих странных приступов агрессии? Может быть, именно в такие минуты вы причиняете физический вред вашей дочери?
– Я не причиняю Вере вреда. Никогда не причиняла.
– Миссис Уайт, вы сами сказали, что являетесь эмоционально уравновешенным человеком, однако эта запись однозначно опровергла ваше утверждение. Получается, вы солгали под присягой?
– Нет…
– Ну же, миссис Уайт…
– Протестую! – кричит Джоан.
– Протест принимается. Адвокат истца, вы уже продемонстрировали нам то, что хотели.
Мец улыбается мне:
– Вы говорите, что никогда не причиняли дочери физического вреда?
– Никогда.
– И психологического вреда вы ей тоже не причиняли?
– Тоже не причиняла.
– Вы неглупая женщина и слушали то, что говорилось в этом зале.
– Да, слушала.
– Тогда скажите нам: если бы у вас был делегированный синдром Мюнхгаузена и я обвинил бы вас в причинении вреда вашей дочери, что бы вы ответили?
Я таращусь на Меца, чувствуя, как желчь обжигает мне горло.
– Я бы ответила, что не делала этого.
– И солгали бы. Точно так же, как солгали нам сейчас, назвав себя эмоционально уравновешенной. Точно так же, как солгали, сказав, будто защищали Веру.
– Я не лгала, мистер Мец. – Я пытаюсь взять себя в руки. – И сейчас не лгу. Я действительно защищала дочь. Именно это вы и видели на кассете. Наверное, это был примитивный способ защиты, и тем не менее. По этой же причине, то есть желая защитить Веру, я забрала ее из школы, когда другие дети начали дочку дразнить. По этой же причине я тайно увезла ее из города до начала этого судебного процесса.
– Ах да. Вы залегли на дно. Давайте поговорим об этом. Вы исчезли сразу же, как только ваш муж сообщил вам о своем намерении забрать у вас опеку над дочерью, верно?
– Да, но…
– Но вскоре вы обнаружили, что ваше тайное бегство уже никакое не тайное: Иэн Флетчер вас выследил. В его, мягко говоря, не совсем кристальной честности мы уже убедились. Теперь слушаем вашу ложь. Может быть, для разнообразия вы расскажете нам правду о том, что произошло в Канзасе?
Что произошло в Канзасе?
Иэн знает, что для Мэрайи настал момент мщения. За инцидент с Макманусом и за это видео. Правда, он, Иэн, даже не подозревает, как кассета попала к Мецу, но Мэрайю сейчас не смягчишь подобными отговорками. К тому же для нее самой лучший способ реабилитироваться – доказать, что Вера действительно исцеляет людей. А чтобы это доказать, она расскажет о его брате.
Око за око… Иэна разбирает смех. Забавно, что именно его настигло библейское правосудие. Но удивляться нечему: он хотел использовать в своих интересах частную жизнь Мэрайи, а теперь она точно так же поступит с ним. Ухватившись за края своего стула, он готовится к Страшному суду.
