– Доктор, закон обязывает вас докладывать соответствующим органам о случаях жестокого обращения с детьми?
– Да, любой врач должен это делать.
– Полгода назад, когда к вам впервые привезли Веру Уайт, вы обратились в полицию?
– Нет.
– А в прошлый четверг?
– Нет.
– Почему?
– Потому что для этого не было никаких оснований.
– Спасибо, – говорит Джоан. – У меня вопросов больше нет.
– Доктор Блумберг, как часто вам приходится сталкиваться со стигматами? – спрашивает Мец.
– Этот случай первый, – улыбается врач.
– И тем не менее вы чувствуете себя вправе высказываться по данному вопросу как эксперт? Или, поскольку вы не смогли поставить Вере окончательный диагноз, ваше мнение – это все-таки лишь гипотеза?
– Некоторые гипотетически возможные варианты, мистер Мец, я смог вполне уверенно исключить. Прямая и непрямая травма конечностей отпала сразу. Затем я проверил, не кожная ли это секреция, не выделяют ли какое-нибудь вещество нервы, прилегающие к коже. Но нет, лабораторно доказано, что это именно кровь. Диагноз «стигматы» оказался наиболее близок к той клинической картине, которую я наблюдал.
– Вы можете со стопроцентной уверенностью сказать, что это стигматы?
– Разумеется, нет. Чтобы делать такие заявления, нужно быть не врачом, а, наверное, папой римским. Со стопроцентной уверенностью я могу сказать только одно: у Веры Уайт идет кровь. И медицинского объяснения этому явлению нет.
– Может быть, есть психологическое?
Блумберг пожимает плечами:
– В журналах, которые я читал, описываются попытки вызвать появление стигматов под гипнозом. В нескольких очень редких случаях у пациентов выступило нечто вроде окрашенного пота. Но это была не кровь. Психиатры не получили научного доказательства того, что стигматы могут быть спровоцированы человеческим воображением.
– Возможно, раны были получены во время эпизода лунатизма?
– Вряд ли. Как я уже говорил, признаки повреждения тканей отсутствуют.
– Можете ли вы дать твердое заключение, что раны Веры не являются следствием ее собственных действий или действий другого лица?
– Об этом ничто не свидетельствует, – осторожно говорит Блумберг. – Окончательный диагноз я поставить не могу, но мне ясно, что это не случай жестокого обращения с ребенком. Миссис Уайт не отходила от дочери, очень хотела услышать от меня благоприятный прогноз и пришла в сильное замешательство, когда я гипотетически заговорил о стигматах.
– А вы видели случаи жестокого обращения с детьми, доктор Блумберг?
– К сожалению, да.
– В каком-нибудь из этих случаев родитель причинял ребенку боль у вас на глазах?
– Нет.
– В каком-нибудь из этих случаев родитель казался обеспокоенным прогнозом?
– Да, – признается доктор.
– В каком-нибудь из этих случаев родитель, травмировавший ребенка, привез его в больницу сам?
Блумберг прокашливается.
– Да.
Мец поворачивается:
– У меня все.
– Кензи? – шепчет Вера, дергая ту за рукав. – Мне нужно в туалет.
– Сейчас?
– Ага. Прямо сейчас.
Кензи берет девочку за руку и, извиняясь перед сидящими людьми, которых приходится побеспокоить, выводит ее из зала. В дамской комнате, когда Вера выходит из кабинки и моет руки, Кензи гладит ее по голове:
– Ну, как дела?
– Там очень скучно, – хнычет Вера. – Может, колы выпьем?
– Мы должны быть в зале. Это важно. Заседание скоро закончится.
– Но мы только попьем, и все! Пять минуточек?!
Кензи потирает затекшую спину:
– Ну ладно. Пять минуточек можно.
И она ведет Веру к автоматам, которые стоят в вестибюле. Кругом снуют люди: свидетели ждут минуты своей славы, адвокаты разговаривают по мобильным телефонам, рабочие укладывают на пол резиновые коврики. Кензи бросает в прорезь семьдесят пять центов и разрешает Вере нажать на кнопку.
– Ммм… Хорошо! – говорит девочка, сделав глоток из банки.
Чтобы размять ноги после долгого сидения, она начинает кружиться, но, бросив взгляд на стеклянную дверь, резко останавливается: на ступенях и на засыпанном снегом газоне собралась огромная толпа. Кто-то держит плакаты с Вериным изображением, кто-то помахивает четками. Как только люди замечают Веру, поднимается мощная волна шума. До сих пор девочка не видела всего этого: Кензи провела ее в здание через заднюю дверь.
– Подержите, пожалуйста, мою колу.
– Вера, не надо!.. – кричит Кензи ей вслед, но поздно: Вера уже стоит на ступенях.
Приветственные крики и молитвенные возгласы становятся еще громче, когда девочка воздевает ладони. Кензи, оцепенев, не двигается с места.
– Привет! – Вера машет рукой и с улыбкой, как королева, принимает положенные ей почести.
– Я лечу Мэрайю Уайт семь лет, с тех пор как она покинула Гринхейвен, – говорит доктор Йохансен.
– Как вы относитесь к ее госпитализации?
– Отрицательно. Существуют другие способы лечения депрессии, которые были бы не менее эффективны.
– Могла ли Мэрайя Уайт избежать попадания в больницу?
– Нет. Ее муж считал, что это необходимо. Мать на тот момент жила в Аризоне и не знала о происходящем. А сама Мэрайя, находясь под действием препаратов, была слишком отстранена от реальности, чтобы за себя постоять.
– В каком душевном состоянии вы увидели ее после выписки?
Доктор Йохансен хмурится:
– Она была очень эмоционально уязвима, но не потеряла способности осваивать навыки стрессоустойчивости. Ну и беременность, конечно же, внушала ей тревогу.
– Демонстрировала ли она тогда признаки психоза?
– Нет.
– Случались ли у нее галлюцинации?
– Нет. Даже в больнице ничего подобного у нее не было. Она лечилась только от депрессии.
– Доктор Йохансен, как вы оцениваете нынешнее состояние Мэрайи?
Психиатр смотрит на свою пациентку, словно бы читая ее мысли.
– На мой взгляд, она становится все более и более устойчивой. Об этом свидетельствует хотя бы то, что сейчас она не побоялась нарушения врачебной тайны и пригласила меня в суд, чтобы сохранить опеку над дочерью. А в августе повторился эпизод, который несколько лет назад толкнул ее на самоубийство. Однако на этот раз реакция Мэрайи оказалась гораздо более здоровой. Она взяла себя в руки и продолжила жить, заботясь о дочери.
